Храм Зевса Олимпийского

Достопримечательность

Храм Зевса Олимпийского

Храм Зевса в Афинах

Олимпейо́н, храм Зевса Олимпийского (греч. Ναός του Ολυμπίου Διός) — самый большой во всей Греции храм, строившийся с VI века до н. э. до II века н. э.; располагается в Афинах в 500 метрах к юго-востоку от Акрополя и около 700 метров южнее площади Синтагма.

Согласно легенде храм был построен на месте святилища мифического Девкалиона, праотца греческого народа.

Возведение храма было начато в период тирании Писистрата, в 515 г. до н. э. Афинская демократия интересовалась храмом мало, Фемистокл (полководец периода Греко-персидских войн 500—449 г до н. э., государственный деятель Афин) даже использовал его части для оборонительной стены, связавшей Афины с Пиреем (её раскопанный участок виден рядом с храмом).

В 175—164 гг. до н. э. достраивать храм Зевса (уже в коринфском ордере) принялся царь эллинистической Сирии Антиох IV Эпифан. В 84 году до н. э. римский диктатор Сулла, имевший обыкновение увозить в Рим всё, что ему приглянется, снял с колонн Зевса несколько роскошных резных капителей и употребил их для строительства храма его римского аналога — Юпитера Капитолийского. Несмотря на это ограбление историк Тит Ливий почти столетие спустя называет афинский храм Зевса «единственным на свете, достойным этого божества». Легко понять его восхищение: стоящие 15 колонн относятся как раз ко времени Антиоха.

Завершён храм был только через 650 лет после начала строительства, при римском императоре Адриане, поклоннике греческой культуры. Поклоннике настолько страстном, что, желая походить на великих греков, он — вопреки всем правилам императорских приличий — решился даже отпустить бороду. Освящение нового храма, который Адриан посвятил Зевсу Олимпийскому, было приурочено ко второму визиту императора в Афины и стало центральным пунктом программы Всегреческих празднеств 132 г.

В настоящее время от храма уцелел один угол, состоящий из 14 колонн, увенчанных коринфскими капителями, 2 отдельно стоящие колонны и одна поваленная.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Храм Зевса Олимпийского

Отрывок, характеризующий Храм Зевса Олимпийского

Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.