Чедвик, Оуэн

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Оуэн Чедвик
William Owen Chadwick
Дата рождения:	20 мая 1916(1916-05-20)
Дата смерти:	17 июля 2015(2015-07-17) (99 лет)
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Оуэн Чедвик (англ. William Owen Chadwick, 20 мая 1916 — 17 июля 2015) — британский англиканский священник, один из крупнейших историков христианской церкви XX века. С 1956 по 1983 год был мастером Сэлвиновского колледжа Кембриджа, в 1958—1968 годах Диксиевским профессором церковной истории, и с 1958 по 1983 год региус-профессором истории.

Биография

Родился в Бромли в 1916 году, третьим из шести детей адвоката Джона Чедвика. Его отец умер в 1925 году. Братьями Оуэна были также ставший известным историком церкви Генри Чедвик (1920—2008) и дипломат Джон Чедвик. Получил начальное образование в школе Тонбридж в 1929—1935 годах, где был капитаном команды по регби. Затем изучал классические науки в колледже Святого Иоанна. Там он трижды получал голубую награду в регби, играя на позиции хукера за команду Кембриджа в ежегодном матче против Оксфорда в 1936, 1937 и 1938 годах.

В 1936 году в составе Британских львов принимал участие в туре в Аргентина. В 1938 году закончил обучение первым по истории. Под влиянием Мартин Чарлесворса и Нимёллер, Мартин/Мвртина Нимёллера стал также первым по богословию в Кембридже в 1939 году. Затем продолжил обучение в богословском Каддесдонском колледже, и был рукоположен в диаконы и священники англиканской церкви в 1940 и 1941 годах соответственно. Он служил два года куратом церкви Святого Иоанна в Хаддерсфилде и настоятелем Веллингтон-колледжа в Беркшире до конца Второй мировой войны. Всё это время он продолжал играть в регби за команду Blackheath F.C..

В 1947 году стал феллоу колледжа Тринити-холл, а затем настоятелем собора. В 1949 году стал лектором по богословию, и в следующем году вышла его первая монография, посвящённая раннехристианскому монаху Иоанну Кассиану.

В 1956 году был избран мастером Сэлвиновского колледжа и занимал этот пост до ухода в отставку в 1983 году. За время его службы колледж превратился в универсальное учебное заведение, исчезло требование о принадлежности преподавателей и учащихся к англиканской церкви, построено несколько новых зданий. Одним из первых колледж в 1976 году стал принимать обучаться девушек. Одновременно с этим сохранил интерес к спорту, состоя в спортивном клубе «Гермес» колледжа. С конца 1950-х годов по середину 1980-х занимал ряд почётных научных постов, включая пост президента Британская академия/Британской академии в 1981—1985 годах.

В 1960—1970-х годах рассматривался как возможный кандидат на пост архиепископа Кентерберийского, однако отказался от этого несколько раз. В 1966—1970 годах возглавлял архиепископскую комиссию по делам церкви и государства, которая рекомендовала передать управление церковными делами Генеральному синоду. Помимо прочего, Чедвик был членом опекунского совета Национальной портретной галереи и канцлером университета Восточной Англии в 1984—1994 годах.

В браке со своей женой Руфью (ум. в январе 1915 года) он имел двух сыновей и двух дочерей.

Научная деятельность

В сфере научных интересов Оуэна Чедвика было формирование папства в современном мире, истории церкви Англии. Вместе со своим братом Генри участвовал в работе над «Оксфордской истории христианства».

Награды

В 1982 году Чедвик был награждён орденом Британской империи.

Отрывок, характеризующий Чедвик, Оуэн

В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.