Песни странствующего подмастерья

Песни странствующего подмастерья
Композитор	Густав Малер
Форма	вокальный цикл
Время и место сочинения	1884—1885, Лейпциг; 1892—1893, Гамбург
Первое исполнение	16 марта 1896, Берлин, п/у автора
Первая публикация	1897
Части	4

Песни странствующего подмастерья (нем. Lieder eines fahrenden Gesellen) — вокальный цикл австрийского композитора Густава Малера, написанный на собственный текст в первой редакции, для голоса и фортепиано, в 1884—1885 годах. Новая версия, для голоса и оркестра, была создана Малером в 1892—1893 годах и впервые исполнена, под его управлением, в 1896 году.

История создания

В 1881 году в Вене Малер принял участие в Бетховенском конкурсе, но премию в 600 гульденов, которая могла бы поддержать его материально, жюри присудило другому. В отличие от своего друга, Гуго Вольфа, который предпочёл остаться в Вене, голодать, но заниматься композицией, Малер, за спиной которого стояла большая семья, оставил композицию и стал искать себя на ином поприще — дирижёрском. После двух лет скитаний по разным театрам в августе 1883 года он получил место второго дирижёра и хормейстера в Королевском театре Касселя и здесь вновь обратился к композиции. Импульсом послужила несчастливая любовь к певице Йоханне Рихтер, ей и был посвящён песенный цикл.

В первоначальном замысле цикл состоял из шести песен, в окончательную редакцию вошли только четыре. Стихи Малер сочинил сам, только для первой песни взял в качестве зачина начало стихотворения из сборника «Волшебный рог мальчика».

Йоханна Рихтер, по-видимому, так и не узнала о посвящённом ей песенном цикле; во всяком случае, своему венскому другу Малер 1 января 1885 по поводу этих песен писал: «Она их не знает. Что они могут ей сказать, кроме того, о чём ей уже известно?»

Вторая редакция, для голоса с оркестром, относится к 1892—1893 годам, и сама идея, вероятно, родилась в процессе работы над Первой симфонией, в которой Малер использовал тематический материал песен «Шёл я нынче утром через поле» (в первой части) и «Голубые глаза моего сокровища» (в третьей).

16 марта 1896 года в Берлине Малер исполнил «Песни странствующего подмастерья», уже с оркестром, в авторском концерта — вместе с Первой симфонией и первой частью Второй; первым исполнителем цикла стал Антон Систерманс. Автор текста в программе концерта указан не был, и по этому поводу Малер несколько дней спустя писал композитору и музыкальному критику Максу Маршальку: «Я не выдал себя в программе только для того, чтобы не дать враждебно настроенным лицам удобного повода пародировать наивный и простой характер стихов». Хотя одну любовь давно сменила другая, тема вокального цикла по-прежнему была близка Малеру, — будучи уже известным и признанным дирижёром, он называл себя в письме Маршальку «странствующим подмастерьем».

Сочинение

«Песни странствующего подмастерья» — самое романтическое сочинение Малера, заставляющее вспомнить песенные циклы Франца Шуберта «Прекрасная мельничиха» и «Зимний путь». Та же сюжетная канва: отвергнутый своей возлюбленной, юный подмастерье отправляется странствовать по свету (или, как писал сам Малер о своём цикле, «странствующий подмастерье, настигнутый злой судьбой, выходит в широкий мир и бредет, куда глаза глядят»), — и тексты, написанные Малером, во многом напоминают стихи Вильгельма Мюллера, положенные на музыку Шубертом.

Определённое влияние Шуберта обнаруживается и в музыке «Песен»: в её простоте, ясности гармонического языка, в наивности выражения и грусти, и радости. Инна Барсова отмечает сходство и в развёртывании музыкальных настроений — «от безмятежной радости через отчаяние к горестной просветленности». И тем не менее это уже подлинно малеровское сочинение, музыкальный язык которого будет характерен для композитора и в 90-е годы. Иной, отличный от шубертовского, мир переживаний рождает здесь и своеобразный тип мелодики, в которой песенность соединяется с подчёркнутой ритмической характерностью любимых Малером инструментальных жанров — марша и танца.

Цикл открывает песня «Если мое сокровище справляет свадьбу» (нем. Wenn mein Schatz Hochzeit macht); за ней следует «Шёл я нынче утром через поле» (нем. Ging heut' morgens übers Feld); песня «Кинжал, как пламя жгущий» (нем. Ich hab' ein gluhend Messer) — трагическая кульминация цикла; завершается он песней «Голубые глаза моего сокровища» (нем. Die zwei blauen Augen von meinem Schatz), — здесь, в стремлении выразить трагизм прощания, Малер прибегает к ритму траурного марша, характерному для многих тем его симфоний.

Дальнейшая судьба

Первую запись «Песен странствующего подмастерья», оркестровую версию, осуществил Виллем Менгельберг с певцом Германом Шайем в ноябре 1939 года. В первое послевоенное десятилетие песенный цикл оказался одним из наиболее исполняемых сочинений Малера; так, Вильгельм Фуртвенглер, никогда не исполнявший его симфонии, в 1951—1952 годах трижды записал «Песни странствующего подмастерья», две записи он сделал с Дитрихом Фишером-Дискау. В дальнейшем «Песни» прочно вошли в репертуар знаменитого немецкого баритона: Фишер-Дискау записал их 13 раз, как в оркестровой, так и в фортепианной версии, в том числе с Карлом Шурихтом и Леонардом Бернстайном, аккомпанировавшим ему на фортепиано. «Песни странствующего подмастерья» часто включали в свой репертуар и певицы, в их числе Криста Людвиг и Дженет Бейкер. На 2014 год насчитывалось в общей сложности 147 записей цикла.

Литература

• Густав Малер. Письма. Воспоминания. — М.: Музыка, 1968.
• Барсова И. А. Густав Малер. Личность, мировоззрение, творчество // Густав Малер. Письма. Воспоминания. — М.: Музыка, 1968. — С. 9—88.
• Danuser H. [www.deutsche-biographie.de/pnd118576291.html Mahler, Gustav] (нем.) // Neue Deutsche Biographie. — 1987. — Bd. 15. — S. 683—687.
• Fischer J. M. Gustav Mahler = Gustav Mahler: Der fremde Vertraute. — Yale University Press, 2011. — 766 p. — ISBN 978–0–300–13444–5.
• Henry-Louis de La Grange. [gustavmahler.net.free.fr/symph1.html Gustav Mahler. Volume 1. Les chemins de la gloire (1860–1899).]. — Paris: Fayard, 1979. — 1149 с. — ISBN 978-2-213-00661-1.

Классическая музыка

Отрывок, характеризующий Песни странствующего подмастерья

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.