Покрасс, Дмитрий Яковлевич

Дмитрий Покрасс
Основная информация
Полное имя	Дмитрий Яковлевич Покрасс
Дата рождения	26 октября (7 ноября) 1899(1899-11-07)
Место рождения	Киев, Российская империя
Дата смерти	20 декабря 1978(1978-12-20) (79 лет)
Место смерти	Москва, СССР
Страна	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Профессии	композитор, кинокомпозитор, пианист, дирижёр
Инструменты	рояль
Жанры	марш, лирическая песня
Коллективы	Центральный дом культуры железнодорожника
Награды

Дми́трий Я́ковлевич Покра́сс (1899—1978) — советский композитор, дирижёр, пианист. Народный артист СССР (1975). Лауреат Сталинской премии второй степени (1941). Член ВКП(б) с 1940 года.

Биография

Дм. Я. Покрасс родился 26 октября (7 ноября) 1899 года в Киеве. В возрасте восьми лет в поисках заработка исполнял куплеты, отбивал чечетку, гастролируя по городам, впитывая музыку окраин старого Киева, музыку военных оркестров, еврейских свадеб и вечеринок, кинематографов, синагогальных служб и веселых украинских плясок. В 1914—1917 годах обучался в Петроградской консерватории по классу фортепиано у М. И. Гелевера. Студентом сочинял романсы и песни для артистов варьете. Издал серию романсов «Ирмочка» («Гримасы жизни») с предуведомлением: «Интимные песенки кабаре жанра Изы Кремер, А. Н. Вертинского, Сабинина, В. Я. Хенкина». В музыке романсов копировал стилистические манеры известных салонных артистов, использовал обороты модных танго, тустепа, вальс-бостона. Писал песенки «интимного жанра» для исполнителя В. Шуйского («Стыдливая чайная роза», «Вы улыбнулись мне», «Мичман Джонс», «Танго Долорес», на стихи П. Д. Германа, О. Осенина).

В 1917 году вернулся в Киев, работал аккомпаниатором. В 1919 году в Ростове-на-Дону работал в эстрадном театре «Кривой Джимми». В этом же году написал «Марш Дроздовского полка». В 1919—1921 годах служил в Первой Конной армии. В честь занятия Ростова Первой Конной армией написал песню, получившую всенародную известность, «Марш Будённого» (1920, стихи А. А. Д’Актиля). Однополчанам Первой Конной армии посвятил ещё несколько произведений («Гей-гей, седлай коней», стихи Д. Бедного, кантату «Вперёд», песню-марш «Красные кавалеристы» — обе на стихи С. К. Минина).

С 1923 года жил в Москве, работал в разных жанрах эстрадной музыки. Писал музыку для театров миниатюр и кабаре, в «Альказаре» аккомпанировал Т. Церетели, цыганскому хору, исполнительницам цыганской песни Е. Доберо, О. Варгиной. Пытался преодолеть инерцию эстрадных штампов в романсах на тексты «высокой» поэзии — стихи А. Блока («Я у ног твоих»), И. Северянина («Я чувствую, как падают цветы») и др.

В 1923—1926 годах — главный дирижёр и заведующий музыкальной частью московских театров «Палас» и «Эрмитаж». В 1926—1936 годах главный дирижёр и заведующий музыкальной частью Московского мюзик-холла. С 1932 по 1954 год работал в соавторстве с братом Даниилом Покрассом.

Братьям принадлежат популярные песни, в том числе «Конноармейская» (из кинофильма «Рабоче-крестьянская», сл. А. А. Суркова, 1936), «Москва майская» (из кинофильма «Двадцатый май», сл. В. И. Лебедева-Кумача, 1937), «Прощание» («Прощальная комсомольская», сл. М. В. Исаковского, 1938), «То не тучи, грозовые облака» (из кинофильма «Я — сын трудового народа», сл. А. А. Суркова, 1938), «Если завтра война» (сл. Лебедева-Кумача, 1938), «Марш танкистов» и «Три танкиста» (из кинофильма «Трактористы», сл. Б. С. Ласкина, 1939), «Не скосить нас саблей острой» (из кинофильма «Дума про казака Голоту», сл. Лебедева-Кумача, 1937).

В 1936—1972 — художественный руководитель эстрадного оркестра ЦДКЖ. Автор песен, музыки к фильмам, а также музыки к драматическим спектаклям.

После кончины брата Дмитрий написал «Марш мотопехоты» (стихи Е. А. Долматовского, 1957), «Великий город» («Песня о Москве», стихи А. Пришельца, 1974), «Люба, Любушка, Любовь» (стихи П. М. Градова), «Родной городок» (ст. М. А. Светлова, 1975), «Марш БАМ» (ст. М. Вершинина, 1975). Автор музыки к драматическим спектаклям «Красные дьяволята» (1950), «Конармия» (1950), произведений для скрипки[leonarda.kroogi.com/ru/content/615718-Leonarda-Brushteyn-1999.html], романсов.

Небольшого роста, тучный, Покрасс был артистичен и, выступая в роли концертмейстера или дирижёра, неизменно привлекал к себе внимание и завоёвывал симпатии зрителей. На сцене Покрасс демонстрировал холерический темперамент, бурю эмоций. Он никогда не мог сидеть за роялем, а играл стоя, приплясывая и подпрыгивая. Покрасс владел роялем мастерски, обладал оригинальной, размашистой и бравурной манерой игры.

Музыка братьев Покрасс яркая, динамичная, прекрасно оркестрованная, несёт большой заряд позитивных эмоций. Мелодии Покрассов удобны для пения, хорошо запоминаются, одинаково выигрышные для исполнения как певцами, так и духовыми оркестрами. Особенно удачны марши («Марш танкистов», «Марш Будённого», «Москва майская», «Три танкиста» и т. д.)

Дм. Я. Покрасс умер 20 декабря 1978 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 4).

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени (1941) — за музыку к фильмам «Мы из Кронштадта» (1936) и «Если завтра война» (1938)
• народный артист Чечено-Ингушской АССР (1964)
• заслуженный деятель искусств РСФСР (1957)
• народный артист РСФСР (1963)
• народный артист СССР (1975)
• два ордена Трудового Красного Знамени (1938, 1969)
• орден Красной Звезды (1943)
• орден «Знак Почёта» (1947)
• Золотая медаль имени А. В. Александрова (1973).

Библиография

• Покрасс Д. Я. Песни боевых лет // «Советская музыка». — 1957. — № 11.

См. также

• Братья Покрасс
• Дума про казака Голоту (1937)

Ссылки

• [kkre-11.narod.ru/pokrass.htm Братья Покрасс]

Отрывок, характеризующий Покрасс, Дмитрий Яковлевич

На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.