Полицейское государство

Полице́йское госуда́рство — образное выражение, используемое для общественного строя, при котором власть жёстко (в том числе с помощью репрессий) стремится контролировать социальную, экономическую и политическую жизнь граждан.

В полицейском государстве законодательная и исполнительная власти слабо разделены; такое государство зачастую имеет признаки тоталитаризма или авторитаризма.

Признаки полицейских государств являются спорными; сами государства не называют себя так. Обычно термин «полицейское государство» используется внутренними и внешними противниками существующего режима.

История происхождения термина

Термин нем. Polizeistaat активно употреблялся в немецком языке уже в конце XVIII — начале XIX веков как образ жёсткого административного контроля, особенно в отношении религии. В то время значение слова Polizei отличалось от современного и обозначало административную власть вообще, а слово Polizeistaat вызывало образы абсолютных монархов прошлого и противопоставлялось верховенству закона в правовом государстве (Rechtsstaat), предложенному Кантом.

Термин применялся с 1851 года в Австрии для обозначения всевластия полиции, сложившегося в эпоху реакции после подавления революции 1848—49 годов.

В русском языке термин появился во второй половине XIX века, опять-таки как противопоставление правовому государству (в то время иногда называвшемуся также «правомерным»).

Примеры полицейских государств

К примерам полицейского государства можно отнести ЮАР в эпоху апартеида или Германию времён Третьего рейха, современный Китай, а также любое государство, в котором действует военная хунта, например, Чили во времена режима Аугусто Пиночета.

Критика полицейских государств

Критики говорят о том, что США и Великобритания являются полицейскими государствами, отмечая введение индивидуальных электронных номеров, принудительные прививки, возможность длительного нахождения под стражей без суда, билль HR 347, жёстокие действия со стороны полиции во время акции «Захвати Уолл-стрит», пытки в Гуантанамо, высокий военный бюджет, действия АНБ, «Патриотический акт», применение водомётов и слезоточивого газа против демонстрантов, примение полицейскими огнестрельного оружия против подозреваемых, частные тюрьмы, влияние Голливуда на политиков.

В 2002 году, задолго до более массовой критики США по данным вопросам, конгрессмен Рон Пол заявил в Палате представителей:

«„Является ли Америка полицейским государством?“ Мой ответ: „Может быть, ещё нет, но она быстро к этому идёт“.»

Новую волну критики в адрес США и Великобритании подняло раскрытие бывшим сотрудником ЦРУ и АНБ Эдвардом Сноуденом сведений о тотальной слежке правительством США за более чем миллиардом человек в более чем 60 странах мира, в том числе и на территории США.

В интервью The Guardian Сноуден сказал:

«Я не могу со спокойной совестью позволить правительству США нарушать приватность, свободу Интернета и основные свободы людей во всём мире с помощью этой громадной системы слежки, которую они втайне разрабатывают».

Оригинальный текст (англ.)  

"I can't in good conscience allow the US government to destroy privacy, internet freedom and basic liberties for people around the world with this massive surveillance machine they're secretly building."

Некоторые критики считают, что Россия начиная с 2000 г. является полицейским государством или стремительно превращается в таковое. Например, уже в 2004 г. крупные российские социологи Лев Гудков и Борис Дубин считали признаком «нового социального состояния — возникновения полицейского государства» «кажущуюся ограниченную дееспособность или неэффективность милиции, суда, правоохранительных органов», в чём они видели вопреки правительственной точке зрения не «временные трудности», а «систему чиновничье-полицейского произвола». Впоследствии Россию характеризовали в качестве полицейского государства не только представители российской оппозиции, но и ряд депутатов Европарламента, западные СМИ, включая «Ньюсуик» и «Вашингтон Пост», а также российские журналисты Основанием для этого служило фактически бесконтрольное, по мнению критиков, положение силовых структур (полиции и ФСБ) в системе российского государственного управления, отсутствие независимой судебной власти, а также ряд конкретных мер, законов и законопроектов, расширяющих права и полномочия силовых органов за счет прав граждан.

Ряд грузинских общественных деятелей считали полицейским государством Грузию во время нахождения Михаила Саакашвили на посту президента.

Американское издание Bloomberg также назвала полицейским государством Казахстан.

Вымышленные полицейские государства

В романе Джорджа Оруэлла «1984» описывается Британия, находящаяся под властью тоталитарного социалистического режима и ведущая нескончаемую войну. Война является поводом для подавления всяческих прав и свобод, проведения полицейских операций. Вследствие такой политики в государстве подавлена не только свобода действия, но и свобода мысли.

Страна неизвестных отцов в романе «Обитаемый остров» представляла собой государство, в котором несколько анонимных правителей манипулировало общественным сознанием большинства граждан с помощью специальных башен. Излучение башен не манипулировало сознанием так называемых «выродков», которыми являлись все неизвестные отцы (огненосные творцы в цензурированной версии) и некоторые немногочисленные граждане, которые сопротивлялись этим правителям. Однако при включении башен выродки испытывали ужасную головную боль. На землян башни не действовали никак. Жители планеты Саракш, на которой происходило действие романа, думали, что живут на внутренней поверхности сферы, а не внешней.

Роман-антиутопия Евгения Замятина «Мы» рассказывает об обществе, находящемся под тотальным контролем государства. Люди живут в домах со стеклянными стенами, что позволяет контролировать даже интимную жизнь, имена и фамилии заменены номерами, единственный способ получать информацию — подцензурная правительственная газета.

Тема полицейского, тоталитарного государства была основной также в известных произведениях Синклера Льюиса «У нас это невозможно», Алана Мура «V — значит вендетта» (и одноимённом фильме).

Отрывок, характеризующий Полицейское государство

Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.