Риза (церковная утварь)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ри́за — в православном храме покрывало на престоле, жертвеннике и аналоях, покровец на потире, а также верхняя часть священнического облачения (фелонь или казула). Ризы хранятся в специальных алтарных помещениях — ризницах.



Символика цвета

Ризы всегда имеют один и тот же цвет. Им же в облачении священника соответствует и цвет епитрахили и поручей и ораря в облачении диакона. Как правило, цвету риз соответствует и цвет занавески за Царскими вратами, а иногда даже и цвет ковра на амвоне. Некоторые православные христиане поддерживают традицию надевать для похода в храм одежду, соответствующую по цвету ризам.

Ризы бывают шести цветов: белые, красные, голубые, зелёные, жёлтые и чёрно-фиолетовые. Каждый цвет зависит от праздника и имеет свою символизацию. После того или иного двунадесятого праздника цвет риз поддерживается вплоть до его отдания.

  • Жёлтые (золотые) (именуемые также царскими) ризы надеваются в дни памяти святых благоверных царей и князей, а также святых пророков, апостолов и святителей. Также жёлтая риза является «обыденной», то есть надевается во все дни, не соответствующие другим цветам риз.
  • Чёрно-фиолетовые ризы надеваются во время Великого поста, за исключением входящих в него праздников. Кроме того, фиолетовые ризы используются в день праздника Воздвиженья Креста Господня.

Напишите отзыв о статье "Риза (церковная утварь)"

Отрывок, характеризующий Риза (церковная утварь)

– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.