Салют-4

Салют-4

Схема станции
Эмблема
Информация о полёте
Название:	Салют
Запуск:	26 декабря, 1974 года 04:15:00 UTC Байконур, СССР
Вход в атмосферу:	3 февраля, 1977 года
Экипаж:	2 человека
Обитаема:	92 дня
На орбите:	770 дней
Витков вокруг Земли:	~12.444
Апогей:	219 км*)
Перигей:	168 км*)
Период обращения:	89,1 мин
Наклонение	51,6°
Масса (без модулей)	18,500 тонны
*) Приблизительные значения, так как апогей и перигей менялись после каждой коррекции орбиты
Салют

«Салют-4» (ДОС-4 или № 124) — орбитальная космическая станция по программе гражданских пилотируемых станций СССР «Долговременная орбитальная станция» (ДОС), была выведена на орбиту ракетой-носителем «Протон-К» 26 декабря 1974 года. Станция закончила свою работу 3 февраля 1977 года.

За время существования станции на ней работали два экипажа: на «Союзе−17» прилетели Алексей Губарев и Георгий Гречко, а 24 мая 1975 года на «Союзе−18» прибыли Пётр Климук и Виталий Севастьянов. В апреле 1975 года планировалось посещение станции экипажем «Союза-18-1» в составе Василия Лазарева и Олега Макарова, но из-за отказа третьей ступени ракеты-носителя полёт закончился в аварийном режиме.

Общие характеристики

Орбитальная станция «Салют-4» (КБ Королёва) представляла собой модифицированную станцию «Салют-1». Вместо четырёх солнечных батарей, установленных попарно на переходном и агрегатном отсеке, были установлены три поворотные на цилиндрической части малого диаметра рабочего отсека. Площадь солнечных батарей была увеличена с 28 м² (на «Салюте-1») до 60 м², генерируемая электрическая мощность — до 4 кВт.

После гибели экипажа «Союза-11» (Добровольский, Волков, Пацаев) космические корабли серии «Союз» стали двухместными, соответственно станция была рассчитана на полёт двух космонавтов. Также были другие изменения.

Устройство орбитальной станции «Салют-4»

Основой орбитальной станции «Салют-4» являлся рабочий отсек (РО), представляющий собой цилиндр малого диаметра (диаметр 2,9 м, длина 3,5 м), соединённый конусной проставкой с цилиндром большого диаметра (диаметр 4,15 м, длина 2,7 м). Торцевые поверхности рабочего отсека образованы сферическими оболочками. Внутри корпуса по периметру установлена рамная конструкция, на которой закреплены агрегаты и узлы. Внутренним сечением рама образует квадрат, свободное пространство которого являлось обитаемой зоной для экипажа. Изнутри рама закрыта съёмными панелями, для удобства окрашенными в разные цвета (условный «пол», «потолок» и «стены»). В цилиндре малого диаметра размещались центральный пост управления станцией, зона отдыха, места для хранения и принятия пищи, спальные места. В цилиндре большого диаметра размещалось научное оборудование, спортивные тренажёры, предназначенные для коррекции отрицательного влияния невесомости на организм космонавтов, душевая установка, в отдельном изолированном отсеке — космический туалет.

Снаружи корпус станции покрыт экранно-вакуумной изоляцией, препятствующей перегреву на освещённой Солнцем части орбиты и охлаждению в тени Земли. Также экранно-вакуумная изоляция защищает станцию от микрометеоритов. Под «нижней стороной» цилиндрической части малого диаметра бытового отсека находятся радиаторы системы терморегуляции, излучающие излишнее тепло в космическое пространство.

Газовый состав атмосферы на борту станции «Салют-4» по составу близок к Земному, поддерживалось нормальное давление и температура.

Углекислый газ, образующийся при дыхании космонавтов, поглощался в регенеративных патронах, при происходящей химической реакции в атмосферу станции выделялся кислород.

Перед цилиндром малого диаметра рабочего отсека установлен переходный отсек (ПО) диаметром 2 м, длина со стыковочным узлом 3 м. Между переходным и рабочим отсеком — люк с герметичной крышкой. На переднем конце переходного отсека — пассивный стыковочный узел, снабжённый люком с герметичной крышкой для перехода в транспортный космический корабль «Союз». На боковой поверхности переходного отсека — люк для проникновение внутрь станции при строительных работах на Земле. В переходном отсеке также находились научные приборы.

К заднему концу цилиндра большого диаметра рабочего отсека прикреплён агрегатный отсек (АО), в котором размещалась корректирующая двигательная установка (КДУ) с топливными баками, двигатели системы ориентации и их топливные баки. Корректирующая двигательная установка была взята от КК «Союз», работала на двухкомпонентном высококипящем ракетном топливе (тетраоксид диазота + несимметричный диметилгидразин). Двигатели системы ориентации — тоже от «Союза», работали на однокомпонентном топливе (перекись водорода, в двигателях происходило её каталитическое разложение с образованием высокотемпературной смеси водяного пара и кислорода). По сравнению с КК «Союз» объём топливных баков был увеличен в два раза.

• Длина — 15,8 м
• Наибольший диаметр — 4,15 м
• Обитаемый объём — 90 м³
• Стартовая масса — 18 900 кг

Экспедиции

• «Союз-17» (запуск — 11 января 1975 года, посадка — 9 февраля 1975 года);
• «Союз-18-1» (запуск — 5 апреля 1975, посадка — 5 апреля 1975 года) — суборбитальный космический полёт;
• «Союз-18» (запуск — 24 мая 1975 года, посадка — 26 июля 1975 года);
• «Союз-20» (запуск — 17 ноября 1975 года, посадка — 16 февраля 1976 года) — беспилотный космический корабль, испытание новых бортовых систем на предмет продления ресурса корабля до 90 дней в состыкованном со станцией виде.

Научная аппаратура станции

Масса научной аппаратуры Салюта-4 составляла около 2 тонн, в её состав входили 25 см солнечный телескоп ОСТ-1 (разработка КрАО), спектрометры (дифракционный КДС-3, для регистрации изотопов легких ядер СИЛЯ-4, солнечный КСС-2, ИК-телескоп ИТС-П), регистраторы метеорного вещества ММК-1 и нейтральных частиц «Рябина», масс-спектрометр «Спектр», датчик температуры верхней атмосферы «Эмиссия», аппаратура для наблюдения за Землей (КАТЭ-140, КАТЭ-500, БА-ЗК), телефотометр «Микрон», оборудование для медицинских и технологических экспериментов.

Рентгеновские инструменты

Среди основных инструментов станции были рентгеновские телескопы «Филин» и РТ-4. Телескоп РТ-4 представлял собой параболическое зеркало (диаметром 20 см) косого падения (эффективная площадь ~100 кв.см) и газовый счетчик для мягких рентгеновских лучей в диапазоне энергий ~0,15-0,3 кэВ. Телескоп был установлен вне герметичного отсека станции и имел два привода (по двум осям) и два фотогида с полями зрения около 10 градусов. Телескоп работал в нескольких режимах. В основном режиме станция предварительно наводилась на исследуемый объект, после чего приводы телескопа доводили его с точностью около 15 угловых минут и стабилизировали с точностью 5 угловых минут. В режиме сканирования телескоп просматривал участок небесной сферы размером 8 × 8 градусов. В запасном режиме была возможность навести телескоп без использования собственных приводов телескопа (то есть за счёт ориентации станции). Для астрометрической привязки наблюдений параллельно проводилось фотографирование неба при помощи камеры БА-3К. Рентгеновский спектрометр «Филин» представлял собой газовый счётчик общей площадью ~500 кв.см. Рабочий диапазон энергий — 0,2-10 кэВ. Спектрометр «Филин» так же был установлен вне герметичного отсека станции.

Из-за того, что рентгеновские инструменты не могли постоянно работать в автоматическом режиме, сеансов наблюдений за все время работы станции «Салют-4» на орбите не так много: 3 наблюдения были проведены первой экспедицией и 8 — второй.

• Получен энергетический спектр рентгеновской новой в созвездии Единорога 1975 года (A0620-00).
• Измерены потоки и спектры ряда рентгеновских источников, в том числе Скорпион Х-1, SS Лебедя, Лебедь Х-1, Циркуль X-1 и др.

Ссылки

• Н. Новиков. [epizodsspace.airbase.ru/bibl/n_i_j/1978/4/8-exp.html Восемь экспедиций на станции "Салют"]. [www.webcitation.org/61C2raZx3 Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
• [www.astronautix.com/craft/salyut4.htm Salyut 4]. [www.webcitation.org/61C3WsaUg Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].

См. также

• Список космических аппаратов с рентгеновскими и гамма-детекторами на борту

Орбитальные станции СССР и России «Салют»
Предыдущая станция: Салют-3	Следующая станция: Салют-5
Салют-1 (ДОС-1) | - (ДОС-2)² | Салют-2 (ОПС-1, Алмаз)¹ | Космос-557 (ДОС-3)¹ | Салют-3 (ОПС-2, Алмаз) | Салют-4 (ДОС-4) | Салют-5 (ОПС-3, Алмаз) | Салют-6 (ДОС-5-1) | Салют-7 (ДОС-5-2) | Мир (ДОС-6) | Мир-2 (ДОС-7)² ¹ Не использовались для пребывания человека в космосе ² Не выводились на орбиту

Отрывок, характеризующий Салют-4

Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.