Сирмен, Магдалена
Поделись знанием:
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
| Магдалена Лаура Сирмен (Ломбардини) итал. Maddalena Laura Sirmen (Lombardini) | |
 | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Годы активности | |
| Страна | |
| Профессии |
исполнитель, композитор |
| Инструменты | |
| Жанры |
светская оркестровая и камерная музыка |
 Внешние видеофайлы
| |
|---|---|
|
|
[www.youtube.com/watch?v=ovKfheo1vzM «Les passions de l'Ame» (Берн) исполняет Trio a deux violins et violoncello, op. 1, №3, D-dur. Санкт-Петербург, Капелла, 15.11.2014.] |
Магдалена Лаура Сирмен (Ломбардини) (итал. Maddalena Laura Sirmen (Lombardini), 9 декабря 1745, Венеция, Италия — 18 мая 1818, Венеция, Италия) — итальянская скрипачка, ученица Джузеппе Тартини, оперная певица, композитор и музыкальный деятель. Магдалена Лаура Сирмен высоко ценилась[1] при жизни в качестве инструменталиста-виртуоза, особенно в Париже и Лондоне. Её собственные сочинения получили высокую оценку современников.
Биография
Родилась в Венеции 9 декабря 1745 года в бедной семье, хотя и гордившейся благородным происхождением[2]. Начала заниматься музыкой в возрасте семи лет. Магдалена Лаура получила музыкальное образование в родном городе, в Ospedale dei Mendicanti (куда поступила в 1753 году). Она изучала здесь пение, клавесин, скрипку и теорию музыки. В это же время она брала уроки игры на скрипке у Джузеппе Тартини, посещая его в Падуе[3]. Сохранилось письмо Джузеппе Тартини от 5 марта 1760 года, в котором он рассказывает ей о приёмах игры на скрипке[4][5]. Это письмо было написано до личного знакомства Джузеппе Тартини с Магдаленой. В 1767 году закончила Ospedale dei Mendicanti и получила возможность начать самостоятельную музыкальную карьеру в Венеции[6].
Осенью 1767 года вышла замуж за скрипача Людовико Сирмена (Ludovico Sirmen, 1738-1812 годы жизни)[7]. Сразу после заключения брака супруги отправились в совместное концертное турне. Они проживали и давали концерты как скрипачи-виртуозы в Фаэнце, Турине, а с лета 1768 года в Париже. В Париже она опубликовал свои первые композиции (шесть трио, ор.1; шесть струнных квартетов). Начиная с 1771 года Магдалена Лаура Сирмен давала свои концерты и путешествовала уже без супруга. Три раза (1771, 1772, 1773 годы) она выступала как скрипачка в Лондоне. Её дебют состоялся во время исполнения оратории «Gios Re di Giuda» Иоганна Христиана Баха в королевском театре 10 января 1771 года. Исполнение собственного скрипичного концерта Магдаленой Сирмен музыкальные критики оценили как триумф. В качестве певицы она выступала в Лондоне (впервые в 1773 году и сразу на сцене Королевского театра), Дрездене и Санкт-Петербурге. Оценка её вокальных способностей музыкальными критиками была сдержанной, высказывалось мнение, что вокал только отвлекает её от совершенствования в игре на скрипке[8]. В России она работала вместе с мужем на постоянной основе с весны 1783 по сентябрь 1784 года, выступая в качестве скрипачки и певицы на императорской сцене при дворе Екатерины II[9].
Во время своего последнего выступления в Париже в 1785 году Магдалена Сирмен не смогла повторить прежний успех в качестве скрипачки (критики утверждали, что её манера игры устарела и не соответствует духу времени, хотя к технической стороне исполнения замечаний не было) и приняла решение закончить свою сольную карьеру[10]. Она вернулась в Италию, жила сначала в Равенне, а с 1789 в Венеции, где и умерла 18 мая 1818 года.
- Chiesa san lazzaro lungo rio dei mendicanti.jpg
Ospedale di San Lazaro e dei Mendicanti, где училась Магдалена Сирмен.
- Giuseppe Tartini2.jpg
Джузеппе Тартини.
- Katharina II., die Große.jpg
Императрица Екатерина II в 80-е годы XVIII века.
Репертуар
Относительно мало известно о скрипичном репертуаре Магдалены Сирмен. Музыковеды предполагают, что она играла обычно свои собственные композиции. Источники сообщают о «скрипке соло» или «концерте на скрипке», но редко упоминают исполняемые произведения. Известно, что она сыграла в Лондоне в 1772 году сочинения Джованни Батиста Чирри и Иоганна Батиста Вендинга. В мае 1785 года исполнила два концерта Джованни Баттиста Виотти в концерте в Париже.
Как певица она выступила в Лондоне в следующих ролях на сцене: Эльвира в опере «Сид» Антонио Саккини, Амур в «Орфее» Кристофа Виллибальда Глюка. Она также пела в операх «Sofonisba» Маттиа Венто и «La Buona figliuola» Никколо Пиччинни[11], выступала в Сиене и Павии, исполняя партию Эльвиры в «Ezio» Пьетро Алессандро Гульельми, а в Пизе пела в опере «Gli errori di Telemaco» Джузеппе Гаццаниги.
Сочинения
- Соната для скрипки и Basso continuo A-Dur.
- Шесть струнных трио для двух скрипок и облигатной виолончели, op. 1.
- Три концерта для скрипки и оркестра, op. 2.
- Шесть концертов для скрипки и оркестра, op. 3.
- Шесть квартетов для двух скрипок, альта и баса.
- Шесть дуэтов для двух скрипок, посвященные Duc de Gloucester, op. 5.
- Шесть сонат для двух скрипок, op. 4.
Прижизненные транскрипции её сочинений:
- Шесть концертов в транскрипции для клавесина, осуществленной Signor Giordani.
Напишите отзыв о статье "Сирмен, Магдалена"
Примечания
- ↑ «Le concert spirituel a été fort brillant aujourd’hui; les amateurs y ont été attirés par le spectacle d’une femme jouant du violon. Mad. Sireman, Vénitienne jeune & jolie, a exécuté avec son mari un concerto de leur composition. […] Elle a été fort applaudie. On a trouvé de la vérité, de la pureté, de la gentillesse dans son jeu. Elle a surtout mis dans l’adagio cette sensibilité qui caractérise si bien son sexe. Cependant, le violon est poussé aujourd’hui à un tel degré de perfection, qu’on ne peut dire que cette virtuose surpasse les grands maîtres, ou même les égale.» Kritik des ersten Konzertes von Maddalena Sirmen in den Concerts Spirituels in Paris am 15. August 1768, in: Louis Petit des Bachaumont, «Mémoires secrets, pour servir à l’histoire de la république en France», Bd. 19, S. 14-15, zit. n. Baldauf-Berdes, Violin Concertos, 1991, S. XIX.
- ↑ Arnold, Elsie, und Baldauf-Berdes, Jane L. Maddalena Lombardini Sirmen. Eighteenth-Century Composer, Violinist, and Businesswoman. Lanham, Maryland und London: Scarecrow Press 2002.
- ↑ [mugi.hfmt-hamburg.de/Artikel/Maddalena_Sirmen Morgenstern, Anja. Maddalena Sirmen.]
- ↑ Marshall, Julian. Tartini and Maddalena Syrmen. In: The Queen, the Lady’s Newspapers, 26. März 1892.
- ↑ Bouvet, Charles. Une leçon de Giuseppe Tartini et une femme violoniste au XVIIIe siècle, Paris: Senart 1915.
- ↑ Scarpa, Jolanda (Hg.). Arte e musica all’Ospedaletto. Schede d’archivio sull’attività musicale degli ospedali dei Derelitti e dei Mendicanti di Venezia (sec. XVI—XVIII). Venedig 1978.
- ↑ Baldauf-Berdes, Jane L. M. L. Lombardini Sirmen, virtuosa veneziana e la storia delle istituzioni concertistiche a Torino. In: Gianni Mombello, Lionello Sozzi und Louis Terreaux (Hg.). Culture et pouvoir dans les états de Savoie du XVII siècle à la revolution. Turin 1984. S. 177—196.
- ↑ Scott, Marion M. Maddalena Lombardini, Madame Syrmen. In: Music and Letters 14, 1933, S. 149—163.
- ↑ Holzer, Eva. Maddalena Laura Lombardini Sirmen. Geigerin und Komponistin. Diplomarbeit. Salzburg: Hochschule für Musik und Darstellende Kunst «Mozarteum», 1998.
- ↑ [mugi.hfmt-hamburg.de/Artikel/Maddalena_Sirmen Morgenstern, Anja. Musikvermittlung und Genderforschung: Musikerinnen-Lexikon und multimediale Präsentationen.]
- ↑ Arnold, Elsie. M. Lombardini Sirmen compositrice, violinista e donna d’affari. In: Vittoria Surian (Hg.), Gentildonne artiste intellettuali al tramonto della Serenissima, Mirano/Venedig: Eidos 1998, S. 117—126.
Литература
- Arnold, Elsie. M. Lombardini Sirmen compositrice, violinista e donna d’affari. In: Vittoria Surian (Hg.), Gentildonne artiste intellettuali al tramonto della Serenissima, Mirano/Venedig: Eidos 1998, S. 117—126.
- Arnold, Elsie. Artikel Sirmen, Maddalena. In: The New Grove. Dictionary of Music and Musicians. Second Edition. Edited by Stanley Sadie, Vol. 23, London und New York 2001, S. 448.
- Arnold, Elsie. M. Lombardini Sirmen compositrice, violinista e donna d’affari. In: Vittoria Surian (Hg.), Gentildonne artiste intellettuali al tramonto della Serenissima, Mirano/Venedig: Eidos 1998, S. 117—126.
- Arnold, Elsie, und Baldauf-Berdes, Jane L. Maddalena Lombardini Sirmen. Eighteenth-Century Composer, Violinist, and Businesswoman. Lanham, Maryland und London: Scarecrow Press 2002.
- Arnold, Elsie, Maddalena Lombardini Sirmen (1745—1818) — Composer, Violinist and Singer. In: Musik an den venezianischen Ospedali, Helen Geyer und Wolfgang Osthoff (Hg.). Konservatorien vom 17. bis zum frühen 19. Jahrhundert. Symposion vom 4. bis 7. April 2001, Venedig. Rom: Edizioni di Storia e Cultura 2004 (Ricerche / Centro tedesco di studi veneziani, 1), S. 369—376.
- Baldauf-Berdes, Jane L. L’ultima allieva di Tartini: M. Lombardini Sirmen. In: Andrea Bombi und Maria Nevilla Massaro (Hg.). Tartini e il suo tempo e le opere. Bologna 1994. S. 213—225.
- Baldauf-Berdes, Jane L. Women Musicians of Venice. Musical Foundations 1525—1855, Oxford: Clarendon Press 1993.
- Baldauf-Berdes, Jane L. M. L. Lombardini Sirmen, virtuosa veneziana e la storia delle istituzioni concertistiche a Torino. In: Gianni Mombello, Lionello Sozzi und Louis Terreaux (Hg.). Culture et pouvoir dans les états de Savoie du XVII siècle à la revolution. Turin 1984. S. 177—196.
- Berdes, Jane L. The Violin Concertos. Opp. 2 and 3 by Maddalena Lombardini Sirmen. Thesis. University of Maryland 1979.
- Berdes, Jane L. Preface to Maddalena Laura Lombardini Sirmen. Three Violin Concertos. Recent Researches in the Music of the Classical Era. Volume 38, Madison 1991, S. VII—XX.
- Bouvet, Charles. Une leçon de Giuseppe Tartini et une femme violoniste au XVIIIe siècle, Paris: Senart 1915.
- Bouquet-Boyer, Marie-Thérèse (Hg.). Musique à Venise. De M. L. Lombardini Sirmen à Jane Baldauf-Berdes. Grenoble Cedex : Maison des Sciences de l’Homme-Alpes, 2006.
- Buchecker, Elisabeth. Maddalena Laura Lombardini Sirmen. Komponistin und Virtuosin des 18. Jahrhunderts. Diplomarbeit. Graz: Universität für Musik und darstellende Kunst 2006.
- Gerber, Ernst Ludwig. Historisch-Biographisches Lexicon der Tonkünstler, 2 Bde., Leipzig 1790—1792.
- Girardi, Maria. Artikel Syrmen, Maddalena. In: Die Musik in Geschichte und Gegenwart. Allgemeine Enzyklopädie der Musik begründet von Friedrich Blume. Zweite, neubearbeitete Ausgabe herausgegeben von Ludwig Finscher, Personenteil, Bd. 16. Kassel: Bärenreiter u.a. 2006, Sp. 369—370.
- Holzer, Eva. Maddalena Laura Lombardini Sirmen. Geigerin und Komponistin. Diplomarbeit. Salzburg: Hochschule für Musik und Darstellende Kunst «Mozarteum», 1998.
- McVeigh, Simon. Concert Life in London from Mozart to Haydn. Cambridge 1993.
- Marshall, Julian. Tartini and Maddalena Syrmen. In: The Queen, the Lady’s Newspapers, 26. März 1892.
- Scott, Marion M. Maddalena Lombardini, Madame Syrmen. In: Music and Letters 14, 1933, S. 149—163.
- Scarpa, Jolanda (Hg.). Arte e musica all’Ospedaletto. Schede d’archivio sull’attività musicale degli ospedali dei Derelitti e dei Mendicanti di Venezia (sec. XVI—XVIII). Venedig 1978.
- Sartori, Claudio. I Libretti italiani a stampa dalle origini al 1800. Catalogo analitico con 16 indici. Cuneo 1990—1994, Indice II. Cantanti, S. 624.
- Petrobelli, Pietro. Tartini. Le sue idee e il suo tempo. Lucca 1992.
Ссылки
- [mugi.hfmt-hamburg.de/Artikel/Maddalena_Sirmen Morgenstern, Anja. Maddalena Sirmen. Musikvermittlung und Genderforschung: Musikerinnen-Lexikon und multimediale Präsentationen]
- Сирмен, Магдалена: ноты произведений на International Music Score Library Project
Отрывок, характеризующий Сирмен, Магдалена
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
