Снежный человек

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Сне́жный челове́к (йети, сасквоч, бигфут англ. bigfoot, энжей, авдошка, алмасты) — легендарное человекообразное существо, якобы встречающееся в различных высокогорных или лесных районах Земли. Его существование утверждается многими энтузиастами, но на текущий момент не подтверждено. Есть мнение, что это реликтовый гоминид, то есть млекопитающее, принадлежащее отряду приматов и роду человек, сохранившееся до наших дней с доисторических времен.

Описание

В свидетельских показаниях о встречах со «снежными людьми» чаще всего фигурируют существа, которые отличаются от современного человека более плотным и мускулистым телосложением, заострённой формой черепа, более длинными руками, малой длиной шеи и массивной нижней челюстью, относительно короткими бёдрами, с густым волосяным покровом по всему телу — чёрного, рыжего, белого или седого цвета. Лица тёмного цвета. На голове волосы длиннее, чем на теле. Усы и борода очень редкие и короткие. Хорошо лазают по деревьям. Высказывались предположения, что горные популяции снежных людей живут в пещерах, лесные строят гнёзда на ветках деревьев. Карл Линней обозначил его как Homo troglodytes (человек пещерный). Очевидцы описывали встречи с экземплярами различного роста, от среднего человеческого до 3 м и более.

Представления о снежном человеке и его различных местных аналогах весьма интересны с точки зрения этнографии. Образ огромного страшного человека может отражать прирождённые страхи перед темнотой, неизвестностью, отношения с мистическими силами у разных народов. Вполне возможно, что в некоторых случаях за снежных людей принимались люди с неестественным волосяным покровом или одичавшие люди.

Существование

Большинство современных учёных скептически относятся к возможности существования снежного человека.

Академик А. Б. Мигдал приводит, не называя его имени, мнение известного океанолога:

О чудовище озера Лох-Несс и снежном человеке он сказал: «Очень хочется верить, но нет оснований». Слова «нет оснований» означают, что вопрос изучался, и в результате изучения обнаружилось, что нет оснований доверять первоначальным утверждениям. Это и есть формула научного подхода: «хочется верить», но раз «нет оснований», то надо от этой веры отказаться.

Отношение профессионального биолога к вопросу о возможности существования «снежного человека» проиллюстрировал палеонтолог Кирилл Еськов в популярной статье:

Мне, по крайней мере, неизвестны законы природы, налагавшие бы прямой запрет на существование в горах Центральной Азии реликтового гоминоида — «обезьяночеловека», или просто крупной человекообразной обезьяны. С вечными снегами он, надо полагать, вопреки своему названию не связан никак (кроме того, что иногда оставляет там следы), а обитать должен в поясе горных лесов, где вполне достаточно и пищи, и укрытий. Ясно, что любые сообщения о североамериканских «бигфутах» можно со спокойной совестью выкидывать не читая (ибо своих видов приматов на том континенте нет и никогда не было, а чтобы пройти туда из Азии через приполярную Берингию, как это сделали люди, надо хотя бы обладать огнём), но вот в Гималаях или на Памире — почему бы и нет? Есть даже вполне правдоподобные кандидаты на эту роль, например, мегантроп — очень крупная (около двух метров ростом) ископаемая обезьяна из Южной Азии, обладавшая рядом «человеческих» черт, которые сближают её с африканскими австралопитеками, прямыми предками гоминид […]
Итак, допускаю ли я (как зоолог-профессионал) принципиальную возможность существования реликтового гоминоида? — ответ: «Да». Верю ли я в его существование? — ответ: «Нет». А поскольку речь тут зашла не о «знаю/не знаю», а о «верю/не верю», я позволю себе высказать на сей счет вполне субъективное суждение, основанное личном опыте: […] там, где единожды ступила нога профессионала, ни одно животное крупнее крысы не имеет ни единого шанса остаться «неизвестным науке». Ну, а поскольку к концу двадцатого столетия мест, где та нога профессионала не ступала бы вовсе, почитай, уже не осталось (по крайней мере на суше) — выводы делайте сами…

В настоящее время нет ни одного представителя вида, живущего в неволе, ни одного скелета или шкуры. Тем не менее якобы имеются волосы, отпечатки следов и несколько десятков фотографий, видеозаписей (плохого качества) и аудиозаписей. Достоверность этих свидетельств под сомнением. Долгое время одним из наиболее убедительных доказательств считался короткий фильм, снятый Роджером Паттерсоном и Бобом Гимлином в 1967 году в Северной Калифорнии. На плёнке, как утверждалось, запечатлена самка снежного человека. Однако в 2002 году, после смерти Рэя Уоллеса, для которого была сделана эта съёмка, появились свидетельства его родственников и знакомых, рассказавших (впрочем, без предъявления каких-либо вещественных доказательств), что вся история с «американским йети» была от начала и до конца сфальсифицирована; сорокасантиметровые «следы йети» делались искусственными формами, а киносъёмка — постановочный эпизод с человеком в специально сшитом костюме обезьяны.

Однако следует заметить, что фильм Паттерсона вызвал неподдельный интерес исследователей телеканала National Geographic Channel. В рубрике «Реальность или фантастика» (эфир в декабре 2010 года), была сделана попытка изучить и исследовать фильм Паттерсона с точки зрения возможности его фальсификации. В качестве экспертов были привлечены опытные гримёры, высокий актёр, имитирующий походку, специалисты по спецэффектам и учёные. Оценивался внешний вид существа в фильме, его шерсть, прилегающая к мускулам, пропорции конечностей, динамика движения, учитывалось расстояние съемки и т. д. В итоге, по единодушному мнению привлечённых экспертов, даже на современном уровне развития медиа-индустрии и видеоэффектов, не говоря уже об уровне 1967 года, практически невозможно добиться такой степени реалистичности сюжета о снежном человеке.

На канале Discovery в сериале Best Evidence (эпизод "Bigfoot", 2007) дан более взвешенный и критичный, научный взгляд на проблему существования снежного человека. Воспроизведены в лабораторных условиях основные элементы походки "Патти" и эксперты склонились к мнению, что это человек в костюме.

С другой стороны, от энтузиастов этой темы можно слышать обвинения в адрес «официальной науки» в том, что её представители просто отмахиваются от имеющихся доказательств. Вот характерный текст такого рода:

На самом деле те, кто говорит «нет оснований», просто не хотят даже ознакомиться с тем, что «нарыто» исследователями-энтузиастами. «Тому в истории мы тьму примеров слышим». Я приведу только два. Когда канадец Рене Дахинден в конце 1971 года привёз нам копию фильма, снятого Паттерсоном в 1967 году, я лично подошёл однажды к тогдашнему директору Института антропологии МГУ В. П. Якимову и предложил показать фильм ему и сотрудникам института, он буквально выставил вперёд руки, как бы отшатываясь от предложения, и сказал; «Нет! Не надо!» Но это не мешало ему заявлять, что нет оснований…
А когда на международном симпозиуме, на котором он (Якимов) председательствовал, профессор Астанин вышел на трибуну, чтобы представить присутствующим материалы анатомического исследования кисти йети из монастыря Пангбоче (Тибет), Якимов не дал ему говорить и согнал с трибуны в нарушение демократических традиций подобных форумов — под протестующие возгласы участников… В итоге некоторые из них покинули заседание симпозиума.
И недавний пример: когда я приехал из США после пятинедельного там «расследования» событий на ферме Картеров осенью 2004 г., где по словам хозяйки обитал клан бигфутов, и предложил выступить и рассказать о результатах в отделе антропологии Института этнологии РАН, его зав. С. Васильев уклонился под предлогом занятости другими вопросами.
В то же время, когда поднялся шум в прессе о существовании «снежного человека» в горах Шории (юг Кемеровской обл.), то тот же Васильев ничтоже сумняшеся заявил: «Увы, мы не располагаем данными о существовании человекоподобных, где бы то ни было в мире»…
И. Д. Бурцев, канд. ист. наук, Директор Международного центра гоминологии, Москва.

Большое внимание теме снежного человека уделял советский учёный Б. Ф. Поршнев.

Генетические исследования

В 2013 году опубликован доклад профессора генетики Оксфордского университета Брайана Сайкса. Согласно анализам двух образцов волос — из западного района Гималаев и из Бутана — выяснилось, что образцы ДНК полностью идентичны ДНК древнего полярного медведя, который существовал более 40 тысяч лет назад и находился в тесном родстве с бурым медведем.

В 2015 году профессор Брайан Сайкс, возглавляющий исследовательскую группу генетиков, сделал сообщение для газеты «The Times» о проведённой его группой генетической экспертизе потомков дикой женщины Заны из Тхина, пойманной в XIX веке в Абхазии и имевшей несколько детей от местных мужчин. Исследование ДНК показало, что Зана, возможно, происходит из Западной Африки. Генетический материал для исследований был предоставлен канд. истор. наук И. Д. Бурцевым, директором Международного центра гоминологии, который в течение ряда лет проводил в Абхазии поиски материальных следов существования Заны и её потомков. С его помощью Б. Сайкс также встретился с шестью ныне живущими потомками Заны и взял образцы слюны для исследований. По мнению Б. Сайкса, полученные генетические результаты и многочисленные зафиксированные свидетельства очевидцев полностью соответствуют известной из других источников информации о снежном человеке. Поэтому наличие зафиксированной в Абхазии в XIX веке многочисленной популяции таких гоминид демонстрирует возможность существования аналогичных популяций и в других регионах.

Комиссия Академии наук по изучению вопроса о «снежном человеке»

СССР был единственной страной в мире, где проблема поиска йети рассматривалась на самом высоком государственном уровне. Интерес к снежному человеку проявила и Академия наук СССР. 31 января 1957 года в Москве состоялось заседание президиума АН. В повестке дня значился единственный пункт: "О «снежном человеке». В 1958 году была создана Комиссия Академии наук по изучению вопроса о «снежном человеке». В её составе были известные ученые — геолог, член-корреспондент Сергей Владимирович Обручев, приматолог и антрополог Михаил Фёдорович Нестурх, ботаник К. В. Станюкович, физик и альпинист, Нобелевский лауреат, академик Игорь Евгеньевич Тамм. Наиболее активными членами комиссии были врач Мария-Жанна Иосифовна Кофман и профессор Борис Фёдорович Поршнев. Рабочая гипотеза, которой руководствовалась комиссия, сводилась к тому, что снежный человек — это доживший до наших дней примат из деградировавшей ветви неандертальцев. Работа комиссии вскоре была свёрнута, но результаты её работы не были аннулированы последующими исследованиями АН СССР и Российской академии наук. Гипотеза, из которой исходила комиссия, в дальнейшем излагалась в официальных справочных пособиях Академии Н. Ф. Реймерсом и другими авторами.

Члены комиссии М.-Ж. И. Кофман и профессор Б. Ф. Поршнев и другие энтузиасты продолжали активно заниматься поисками снежного человека или его следов.

Общество криптозоологов

В 1987 году усилиями М.-Ж. И. Кофман и других энтузиастов поисков снежного человека было учреждено Российское объединение криптозоологов, или Общество криптозоологов. Общество имело официальный статус при Министерстве культуры СССР и получило большую помощь от газеты «Комсомольская правда», которая финансировала покупки приборов ночного видения, средств связи, фотоаппаратуры, медикаментов для обездвиживания и обеспечивала поддержку представителей власти на местах. Так, например, под эгидой Общества криптозоологов в Казахстане исследования вёл биолог и писатель-натуралист П. И. Мариковский. Общество продолжает свою работу, выходят публикации его членов.

Версии

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Среди тех, кто верит в существование снежного человека, наиболее популярны версии, по которым он является потомком тех или иных гоминид, обладавших большим ростом или коренастым телосложением. Среди кандидатов:

• гигантопитек — вероятный родственник орангутанов
• мегантроп — крупная антропоидная обезьяна плейстоцена
• неандерталец — вид Homo, обладавший коренастым телосложением и дольше всего задержавшийся в горных районах Европы

Уфолог Б. А. Шуринов высказал предположение, что снежный человек является существом инопланетного происхождения.

Российский биолог Владимир Витальев в 2004 году выдвинул предположение, что йети являются одичавшими олигофренами.

Противники версии существования снежного человека, к которым можно отнести большинство профессиональных биологов и антропологов, указывают на отсутствие однозначных подтверждений (живых особей или их останков, качественных фотографий и видеозаписей) и возможность произвольного толкования имеющихся свидетельств. Часты ссылки на известный биологический факт: длительное существование популяции требует минимальной численности порядка сотен особей, жизнедеятельность которых, по мнению критиков, просто не может быть незаметной и не оставляющей многочисленных следов. Выдвигаемые объяснения свидетельств в целом сводятся к следующему набору версий:

• Пересказы (возможно, творчески дополненные рассказчиками) фольклора, как народного, так и профессионального («чёрный альпинист», различные «пещерные жители» в фольклоре спелеологов и так далее), принятые за сообщения о реальных событиях.
• Ошибки наблюдателей. За снежного человека в условиях плохой видимости могли приниматься реальные животные (например, медведь), а в некоторых случаях — и неодушевлённые предметы (движение растений под ветром, игра света и теней). В качестве следов снежного человека могут фиксироваться отпечатки совершенно иного происхождения. Так, например, известен механизм образования следов, напоминающих отпечатки босых ног крупного размера: снежный барс часто ходит, ставя лапы по одной линии, так, что следы частично перекрываются, в результате два перекрывающихся следа лап внешне выглядят как один след большой ноги. Ввиду отсутствия доступных существ для сравнения любые попытки интерпретации необычных следов остаются спорными.
• Некоторые случаи наблюдения снежного человека на высокогорье могут трактоваться как системные галлюцинации в условиях длительного кислородного голодания.
• Намеренные мистификации для привлечения внимания или с какой-либо другой целью.
• Лев Гумилёв в одной из своих работ, посвящённых Тибету, указывает со ссылкой на Э. М. Мурзаева на то, что на многих центральноазиатских языках «снежным человеком» называли медведя. При буквальном переводе это называние привело к путанице и появлению на свет сведений о снежном человеке уже в буквальном смысле:

…на Памире самый опасный зверь — медведь, которого, как доказал Э. М. Мурзаев, центральноазиатские народы называли «снежным человеком» и, подобно народам Сибири, приписывали ему сознание даже выше, чем у человека. Впрочем, его человеком не считали … и во II в. до н. э. путаницы из-за буквального перевода метафоры не возникло.

Данная версия отчасти совпадает с приведёнными выше результатами генетической экспертизы

• В христианстве происхождение "снежного человека" считают бесовским, дьявольским.

Интересные факты

• За поимку снежного человека губернатор Кемеровской области Аман Тулеев обещает 1 000 000 рублей.

См. также

• Бигфут
• Бродячий чукча
• Чучуна
• Тропа Снежного Человека
• Скунсовая обезьяна
• Снежный человек (фильм)
• Гарри и Хендерсоны
• Снежный человек: Незабываемая встреча
• Переполох в Гималаях
• Человек ниоткуда (фильм)
• Били_(обезьяна)

Литература

• Образцов П. А. [qame.ru/book/unknown/azbuka_shambaloidov/shambal.djvu Азбука шамбалоидов: Мулдашев и все-все-все]. — М.: Яуза, Пресском, 2005. — 288 с. — (АнтиМулдашев). — 9000 экз. — ISBN 5-98083-038-3.

Отрывок, характеризующий Снежный человек

И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.