Собор Браги
| Католическая церковь | |
 Главный фасад | |
| Страна | Португалия |
| Город | Брага |
| Конфессия | Католицизм |
| Епархия | Архиепархия Браги |
| Строительство | XI век—XII век годы |
Кафедральный собор Браги (порт. Sé de Braga), Собор Пресвятой Девы Марии — католический собор в городе Брага (Португалия). Кафедральный собор архиепархии Браги. По своему историческому и культурному значению одна из главных достопримечательностей страны.
Содержание
История
Епархия в Браге — одна из самых старых на Пиренейском полуострове; основана в III веке. Брага была центром христианизации северо-западной части полуострова (современные северная Португалия и Галисия). С древних времён в Браге сложилась своя оригинальная литургическая традиция, дошедшая до наших дней под именем брагского обряда. В V—VIII веках Брага принадлежала свевам и вестготам, продолжая оставаться важнейшим городом региона. С Брагой связано имя выдающегося церковного деятеля раннего Средневековья Мартина Брагского, бывшего здесь епископом. В 716 году Брага захвачена маврами, в 1071 году отвоёвана христианами.
После отвоевания Браги у мавров здесь была восстановлена епископская кафедра, епископ Педру немедленно инициировал строительство собора на месте древней разрушенной церкви. Собор был освящён в 1089 году, хотя к этому времени была завершена лишь апсида. Епископ планировал создать храм с тремя нефами, деамбулаторием и большим трансептом. Напоминанием об этом раннем проекте служит небольшая Восточная часовня, сегодня находящаяся за пределами самого собора.
Строительство продолжилось после 1095 года, когда граф Генрих стал правителем графства Португалия. В 1107 году папа даровал Браге статус столицы архиепархии. Территория Брагской архиепархии распространялась почти на всю современную Португалию и Галисию, Брага была наряду с Толедо одним из двух главных церковных центров Пиренеев. В основных чертах собор был закончен к концу XII века, построен он был в романском стиле с сильным влиянием бургундской архитектуры и, в свою очередь, сильно повлиял на возводившиеся позднее в Португалии романские строения.
В последующие века собор сильно перестраивался, так что к настоящему времени его архитектурный стиль — сплав различных черт романского, готического, барочного стилей и мануэлино. Особенно повлияла на изначальный облик собора пристройка к нему готического фасада, капелл и входной галереи, главной апсидной часовни в стиле мануэлино, башен и многочисленных элементов декора в стиле барокко.
В XIV веке к собору пристроили готические Королевскую капеллу, где перезахоронили Генриха Бургундского и его супругу Терезу, и капеллу Глория[1].
Изначальный романский главный фасад был полностью перестроен в начале XVI века в стиле поздней готики. Тогда же была создана готическая входная галерея за главным фасадом. В XVIII веке была перестроена верхняя часть главного фасада, и возведены невысокие симметричные колокольни. На южном фасаде собора сохранился романский портал.
В XVI веке была полностью перестроена апсида собора. Созданием главной апсидной часовни в стиле мануэлино руководил баскский архитектор Жуан де Кастильо, а инициатором её постройки был архиепископ Диогу де Соуза. На внешней стороне апсиды под небольшим готическим навесом находится статуя Девы Марии начала XVI века Носа-Сеньора-ду-Лейти (порт. Nossa Senhora do Leite), ставшая почитаемым образом и одним из символов Браги[1]. По бокам статуи находятся гербы Португалии и архиепископа де Соузы.
Интерьер
В плане Брагский собор имеет форму латинского креста, состоит из трёх нефов, трансепта и нескольких капелл разной стилистики — от романской до барочной. Главный неф в основном романский, сохранился с момента постройки. В XX веке в ходе реставрации были удалены некоторые более поздние добавления в архитектуру главного нефа и восстановлен его первоначальный облик.
Особо примечательна готическая капелла Глория, пристроенная к собору между 1326 и 1348 годами. В ней находится резная каменная гробница архиепископа Гонсалу Перрейры, которая считается шедевром португальской скульптуры XIV века. Над ней последовательно работали два мастера — Перу из Коимбры выполнил фигуру архиепископа в человеческий рост, а Телу Гарсия из Лиссабона создал фигуры апостолов на стенках саркофага и рельефы на торцах, изображающие распятие, символы евангелистов и Деву Марию с младенцем[1]. Охраняют могилу шесть каменных львов.
В капелле Святого Геральда находятся мощи святого Геральда Брагского.
При соборе организован музей религиозного искусства, где хранятся старинные облачения и церковная утварь. Главная жемчужина сокровищницы — серебряная дарохранительница XVIII века, украшенная 450 алмазами.
Напишите отзыв о статье "Собор Браги"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Португалия / Гл. ред. Кусый И.А.. — 2-е изд. — М.: Вокруг Света, 2009. — С. 205. — 273 с. — ISBN 978-5-98652-236-4.
Ссылки
- [www.webcitation.org/query?url=www.geocities.com/fulviusbsas/sebraga1.html Описание собора]
Отрывок, характеризующий Собор Браги
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.
На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
