Солнечный крест

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Со́лнечный крест, более известный, как Со́лнечное колесо́ — древнейший символ, представляющий собой крест, располагающийся внутри круга. Часто встречается на предметах доисторической Европы, особенно неолита и бронзового века.

В древности

С древнейших времён мотив Солнечного креста был распространён на Пиренеях, Армянском нагорье (см. аревахач), в Анатолии, Междуречье, Иране и Хараппской цивилизации.

В доисторической религии Европы бронзового века кресты в кругах часто появляются на артефактах, определяемых как культовые предметы, например «миниатюрный штандарт»^{[уточнить]} (англ. Miniature standard) с янтарной инкрустацией, в которой на просвет становится заметна форма креста, датируемый Северными бронзовым веком и находящийся в Национальном музее Дании в Копенгагене.

Символы бронзового века также были связаны со спицами колеса колесницы, у которых в то время было четыре спицы (ср. идеограмму 243 «колесо» в линейном письме Б). Это технологическое новшество пришло в Европу в середине 2 тысячелетия до н. э.. У культур, имеющих представление о Солнечной колеснице, такое колесо приобретает солнечную символику.

• Radanhaenger-edited.jpg

  Подвески в виде колёс, датируемые 1 пол. 2 тыс. до н. э., найдены в Цюрихе, находятся в Швейцарском национальном музее. Варианты включают 6-спицевые колёса, с пустым внутренним кругом, и второе колесо с 12-ю спицами, окружающими 6 спиц.

• Scheibenkopfnadeln.jpg

  Декоративные булавки, найденные в Швейцарии, датируемые 1 пол. 2 тысячелетия до н. э.; на их круглых головках прорезаны кресты.

В науке и культуре

В астрономии

В астрономии данный символ представляет Землю, тогда как Солнцу соответствует круг с точкой в центре.

В этнографии

В этнографии солнечный крест используется для представления индоевропейцев. Современные америнды и прочие народы традиционной культуры продолжают использовать Солнечный крест в качестве символа, орнамента и украшения.

В мифах

В осетинском нартовском эпосе солнечный крест символизирует колесо Балсага; по мнению ираниста Васо Абаева, это солярное оружие, восходящее к чудесному оружию Индры. По мифу, колесо Балсага было запущено его хозяином — Балсагом, по просьбе Сырдона, для убийства сильнейшего из нартов — Сослана. В первый раз колесо было схвачено Сосланом, но, обладая разумом, обратилось к нему с просьбой отпустить. Во второй раз оно застало Сослана спящим в лесу и переехало ему ноги. Сослан истёк кровью и умер. Батраз, солярный герой нартовского эпоса, названный сын Хурзарин — матери Солнца, и двоюродный брат Сослана (Сослан, помимо того, был мужем Ацырухс, девы башни, дочери Хурзарин), разыскал колесо Балсага и разломал его.

В музыке

В современной музыкальной табулатуре Солнечный крест может означать изменение для гитары с акустического тона к дисторшну.

В политике

Норвежская нацистская партия «Национальное единение» (Nasjonal Samling) использовала золотой Солнечный крест на красном фоне в качестве своего официального символа с 1933 по 1945 год. Крест в круге отсылал к святому Олафу, покровителю Норвегии, а цвета представляют герб Норвегии.

Различные белые националистические и неонацистские группировки используют Солнечный крест в качестве символа белой расы. Также Солнечный крест нередко используется в качестве символа неоязычниками.

Литература

• Абаев В. А. Нартовский эпос. Орджоникидзе, 1945.

См. также

• Кельтский крест
• Свастика

Отрывок, характеризующий Солнечный крест

Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.