Судаев, Алексей Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Иванович Судаев
Место рождения:

Алатырь,
Симбирская губерния,
Российская империя

Научная сфера:

конструктор стрелкового оружия

Место работы:

НИПСВО

Альма-матер:

Горьковский индустриальный институт

Известен как:

конструктор автоматов

Награды и премии:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Алексе́й Ива́нович Суда́ев (1912 — 1946) — советский конструктор-оружейник. Лауреат Сталинской премии второй степени.





Биография

Родился 10 (23 августа) 1912 года в городе Алатырь [1].

Его отец Иван Нилович Судаев, телеграфный механик почтово-телеграфного округа в Казани умер в 1924 году, оставив на иждивении матери 12-летнего Алексея и двух его сестёр.

В 1929 году Судаев закончил профтехшколу и поступил на работу слесарем. После окончания в 1932 году Горьковского строительного техникума (отделение промышленного транспорта) работал в «Союзтрансстрое» на должности техника участка в селе Рудничное Саткинского района Уральской области (в настоящее время Челябинская область). В этот период (19331934) появляются первые его изобретения «Автоматическая стрельба из пулемёта посредством действия инфракрасных лучей» и «Бензиномер».

Осенью 1934 года Судаев служил в РККА, в железнодорожных войсках, где проявил большой интерес к оружию.

Сразу же после армии поступил в Горьковский индустриальный институт (Нижегородский государственный технический университет) где учился в 19361938 годах. Во время учёбы проявил значительные творческие способности.

В это время в артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского была создана школа оружейников, в которую набирались студенты из различных вузов, имевшие склонность к изобретательству и конструированию. Дипломный проект (ручной пулемёт калибра 7,62 мм) лейтенант Судаев защитил на отлично, на немецком языке. Инженер-майор

Конструкторская работа

После окончания Артиллерийской академии А. И. Судаеву было присвоено звание военинженера 3-го ранга и он получил назначение в НИПСВО (Научно-Исследовательский Полигон Стрелкового Вооружения), где он мог реализовать себя как конструктор. Первое практическое задание: разработка упрощенной конструкции зенитной установки, производство которой можно было организовать на московских заводах из имеющихся материалов. Назначение полностью себя оправдало и в начале Великой Отечественной войны под Москвой было налажено производство простой по устройству и надежной зенитной установки конструкции Судаева. После этого Судаев переключается на производство стрелкового оружия и в 1942 году представляет на полигонные испытания пистолет-пулемёт собственной конструкции. Не уступая по боевым качествам пистолету-пулемёту Дегтярёва и пистолету-пулемёту Шпагина, он был со снаряженным магазином легче их на 1,7 - 1,8 килограмма, требовал при изготовлении в 2 раза меньше металла и в 3 — трудозатрат. 28 июля 1942 года пистолет—пулемёт принимают на вооружение под названием ППС-42, а после некоторых доработок — под названием «Пистолет-пулемёт Судаева образца 1943 г.» (ППС-43) Производство новых автоматов ППС, принятых на вооружение, решено было наладить в блокадном Ленинграде. Туда были затруднены поставки оружия, а фронт требовал пополнения. С конца 1942 до июня 1943 года Алексей Иванович работал в блокадном Ленинграде. Алексей Иванович Судаев сам лично наблюдал за процессом изготовления автоматов и тут же по ходу упрощал конструкцию. В течение 1943 года по чертежам опытного образца было изготовлено 46572 автомата. Неоднократно выезжал в действующие части на Карельский перешеек, Ораниенбаумский плацдарм, чтобы посмотреть своё оружие в деле. Общался с бойцами, выслушивал их замечания и пожелания. После этих встреч в конструкцию вносились изменения.

В послевоенные годы законные (лицензированные) и незаконные варианты ППС выпускались в Венгрии, Польше, Финляндии, Корее и даже ФРГ, являясь штатным оружием в армиях некоторых государств вплоть до 1980-х годов.

В последние годы жизни А. И. Судаев и ряд конструкторов, работали над созданием первых советских автоматов под промежуточный патрон, пришедших на смену пистолетам-пулемётам. Судаев разработал перспективную модель АС-44 и её модификации. Такие конструктивные особенности как вынос вверх затворной группы с большими зазорами, а также обеспечение контактного взаимодействия движущихся частей через малые площади были позже внесены в конструкцию самого[2] распространённого стрелкового оружия в мире — автомата Калашникова.[3]

Алексей Иванович умер в Кремлёвской больнице 17 августа 1946 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве[4].

Награды и премии

См. также

Напишите отзыв о статье "Судаев, Алексей Иванович"

Примечания

  1. (ныне Чувашия)
  2. [vpk.name/news/16212_velikii_i_uzhasnyii_avtomat_kalashnikova_priznan_samyim_znachimyim_izobreteniem_hh_veka.html Великий и ужасный. Автомат Калашникова признан самым значимым изобретением ХХ века] (рус.). Новости ВПК (25.04.2008). Проверено 13 августа 2010. [www.webcitation.org/65Aqnqyor Архивировано из первоисточника 3 февраля 2012].
  3. [world.guns.ru/assault/rus/ak-akm-r.html Современное стрелковое оружие мира - AK АКМ]
  4. [m-necropol.narod.ru/sudaev.html Судаев Алексей Иванович (1912-1946)]

Ссылки

  • [bratishka.ru/archiv/2002/9/2002_9_8.php РУССКИЕ ОРУЖЕЙНИКИ: Жизнь, оборвавшаяся на взлёте]
  • [bg-znanie.ru/article.php?nid=28974 Конструкторы стрелкового оружия: Алексей Иванович Судаев.]
  • [talks.guns.ru/forummessage/36/677270.html День рождения Алексея Ивановича Судаева]
  • [geraldika.udmurt.info/simvol/kalash/ Автомат Калашникова – символ Удмуртии]

Отрывок, характеризующий Судаев, Алексей Иванович

На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.