Сумцов, Николай Фёдорович

Николай Фёдорович Сумцов
Николай Θедорович Сумцовъ
Место рождения:	Петербург, Российская империя
Научная сфера:	история, филология
Учёное звание:	профессор, член-корреспондент Санкт-Петербургской академии наук (1905), член-корреспондент РАН (1917)
Альма-матер:	Харьковский университет

Никола́й Фёдорович Сумцо́в (рус. дореф.: Николай Θедорович Сумцовъ, 1854, Санкт-Петербург, Российская империя — 1922, Харьков, СССР) — украинский этнограф, литературовед, историк искусства, музейный деятель.Идеолог украинофильства. Член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук (1905), в год правления Павла Скоропадского был избран одним из первых академиков Украинской академии наук.

Биография

Родился Николай Сумцов в 1854 году, в Санкт-Петербурге, в дворянской семье, происходившей из казацкой старшины Сумского слободского казачьего полка. Его родители были мелкими землевладельцами, имели хутор в Боромле.

Сразу после смерти отца семья переехала из Северной столицы на Харьковщину. Образование Николай Сумцов получил во 2-й Харьковской гимназии (где обнаружил особые успехи в немецком и французском языках). В гимназические годы Сумцов сделал свои первые записи народных песен Слобожанщины (украиноязычных, по преимуществу). Среди его любимых писателей были Иван Котляревский и Квитка-Основьяненко. Затем Сумцов обучался на историко-филологическом факультете Харьковского университета, который окончил в 1875 году. 2 или 3 года проучился в Германии, а в 1878 году защитил pro venia legendi диссертацию о князе В. Ф. Одоевском и стал читать в качестве приват-доцента лекции по истории русской литературы. С 1880 года — непременный секретарь университета. В 1880 году защитил магистерскую диссертацию «О свадебных обрядах, по преимуществу русских», а в 1885 году докторскую «Хлеб в обрядах и песнях».

С 1887 года Сумцов был председателем Историко-филологического общества при Харьковском университете, стоял во главе комиссии по устройству публичных чтений для женщин. Состоял с 1888 года ординарным профессором Харьковского университета и членом совета попечителя Харьковского учебного округа. Академия наук несколько раз поручала ему рассмотрение научных работ, представленных на Макарьевскую и Уваровскую премии. В разных изданиях, преимущественно в «Киевской старине», «Этнографическом обозрении», «Сборнике Харьковского историко-филол. общ.», «Русском филологическом вестнике». Сумцов напечатал около 300 исследований, статей и заметок, научных и публицистических. В 1892 г. по его инициативе возник Педагогический отдел при Историко-филологическом обществе и начато издание «Трудов» этого отдела.

В 1896 г. Сумцовым был открыт уникальный старообрядческий рукописный сборник «Меч Духовный» - «Толкования на Апокалипсис». Последнее сочинение включает в себя критику религиозной доктрины масонов.

В 1897—1919 годах Сумцов возглавлял Историко-филологического общества при Харьковском университете. С 1905 года Сумцов заведовал Университетским Этнографическим музеем. Деятельно участвовал в работах издательского комитета Харьковского общества грамотности (составил несколько брошюр для народного чтения). Несколько четырёхлетий состоял гласным Харьковской городской думы. Сумцов - автор статей по малорусской и юго-славянской этнографии и словесности в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, многочисленных сборников украинской народной поэзии, этнографических исследований. Много внимания уделил истории Слободского казачьего войска (СЛКВ), уничтоженного Екатериной Второй 26 июля 1765 года. Написал цикл статей о кобзарстве и выдающихся кобзарях: «Изучение кобзарства» (1905), «Бандурист Кучеренко» (1907) и др. Приписывал кобзарской традиции болгарское происхождение.

Член-корреспондент Чехо-Словацкого общества в Праге - с 1899 г. Член Чешской академии наук и искусства. Член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук по Отделению русского языка и словесности - с 3 декабря 1905 года.

В суровые годы Первой мировой войны профессор Сумцов занял твёрдую патриотическую позицию. И в ответ на шовинистическую, про-вильгельмовскую декларацию известного немецкого драматупга Герхардта Гауптмана, - Н. Ф. Сумцов подал заявление в городскую театральную комиссию, с предложением изъять из репертуара Харьковского драматического театра пьесы Гауптмана. Как раз в это время многие из т. н. «украинофилов» поспешно "наводили мосты" с австрийскими и германскими политиками...

С 1919 года, по предложению и при содействии Агафангела Крымского, Николай Сумцов в числе первых стал академиком новообразованной Академии наук Украины.

Оценка Сумцова в советской историографии

В официальном заключении на книгу «Украинская культура» (под ред. К. Гуслистого, С. Маслова, М. Рыльского) от 18 августа 1947 г., Николай Сумцов был, вместе с Борисом Гринченко, Федором Волковым, Дмитрием Яворницким, Дмитрием Багалием (Багалеем, Баголием) и многими другими учеными, наречён «буржуазным деятелем украинской культуры с националистическими, антинаучными взглядами».

Труды

Работы по истории русской литературы

• «Иоанникий Галятовский» («Киев. старина», 1884).
• «[imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1284 Кн. В. Ф. Одоевский]» (Харьков, 1884).
• «Лазарь Баранович» (Харьков, 1885).
• «Речь Ивана Мелешка как литературный памятник» («Киев. старина», 1894).
• «О влиянии малорусской схоластической литературы XVII века на великорусскую раскольничью XVIII века и об отражении в раскольничьей литературе масонства» — Киев, 1896.
• «Разыскания в области анекдотической литературы» (1898).
• «В. А. Жуковский и Н. В. Гоголь» (Харьков, 1902).
• «А. С. Пушкин. Исследования» (Харьков, 1900).
• «Эпизоды об А. С. Пушкине», вып. 1—5 (Варшава, 1893—1897).
• «Поэзия Н. Ф. Чернявского» — Киев: тип. Ун-та св. Владимира, 1904. (оттиск из журн. «Киев. старина»).
• [www.memoirs.ru/rarhtml/Sumc_ISOR_9_2.htm О литературных нравах южнорусских писателей XVII ст. // Известия Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук, 1906. — Т. 9. — Кн. 2. — С. 257—280.]
• «К истории южно-русской литературы».
• «Слобожанщина і Шевченко» (1918).

Монографии о легендах, повестях, былевых мотивах, думах

• Очерк истории колдовства в Европе - Харьков, 1878.
• О свадебных обрядах - Харьков, 1881.
• статьи о писанках, о культурных переживаниях, о проклятиях - по преим. в «Киевской старине.
• Дума об Алексее Поповиче - 1894.
• Слобідсько-українські історичні пісні — Харьков, 1918.

Этнографические исследования и сборники

• Научное изучение колядок и щедривок - 1886.
• Современная малорусская этнография - 1893—1897.
• Очерки народного быта - 1902.
• Из украинской старины - Харьков, 1905.
• Діячі українського фольклору - 1910.
• Слобожани. Історично-етнографічна розвідка - 1918.
• Символика славянских обрядов

Монографии по истории искусства и педагогике

• «Леонардо да Винчи» («Сборн. Харьк. ист.-фил. общ.», 1900).
• «Пособие для устройства научных и литературных чтений» (Харьк., 1895 и 1896).
• «Культурные переживания» (1889—1890).

Литература о Сумцове

• Сумцов, Николай Федорович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Сумцов // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
• «Труды пед. отдела Харьк. истор.-филол. об-ва», вып. VII, Харьков, 1902;
• Редин Е. Профессор Николай Федорович Сумцов. — X., 1906
• «Сборник Харьков. истор.-филол. об-ва», т. XVIII, 1909
• Сумцов Микола Федорович // Шудря Є. Дослідники народного мистецтва: Біобібліографічні нариси / За ред. М. Селівачова. — Київ: Ант, 2008. — С. 13-16.
• Петров В. Сумцов як історик етнографії // ЗІФВ УАН, кн. 7-8. — К., 1926.
• Дорошенко В. Академік Микола Сумцов // Праці Іст.-Філол. Товариства в Празі, т. І. — Прага, 1926.
• Микола Федорович Сумцов. Опис документальних матеріалів особистого фонду, ч. 794, 1876–1921. — К., 1965.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52302.ln-ru Профиль Николая Фёдоровича Сумцова] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Сумцов, Николай Фёдорович

Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»