Тертышный, Дмитрий Валерьевич

Дмитрий Тертышный
Позиция	защитник
Рост	183 см
Вес	79 кг
Хват	левый
Прозвище	Тыра, Дерево (англ. Tree)
Гражданство	Россия
Родился	25 декабря 1976(1976-12-25) Челябинск, СССР
Умер	23 июля 1999(1999-07-23) (22 года) Британская Колумбия, Канада
Драфт НХЛ	в 1995 году выбран в 6-м раунде под общим 132-м номером клубом «Филадельфия Флайерз»
Игровая карьера
1994—1995 УралАЗ 1994—1998 Трактор 1998—1999 Филадельфия Флайерз

Дми́трий Вале́рьевич Терты́шный (25 декабря 1976, Челябинск, СССР — 23 июля 1999, Британская Колумбия, Канада) — российский хоккеист, защитник. С 1994 по 1998 год выступал в составе «Трактора». В сезоне 1998/99 играл в клубе Национальной хоккейной лиги (НХЛ) «Филадельфия Флайерз», который выбрал его на драфте в 1995 году под общим 132-м номером. Выступал за молодёжную и вторую сборную России.

Карьера

Детство и юность

Заниматься хоккеем Дмитрий начал в возрасте шести лет в хоккейной школе «Трактор». Первым наставником Тертышного в детской команде был Виктор Перегудов, а затем он попал в группу к заслуженному тренеру России Юрию Могильникову, воспитавшему немалое количество талантливых хоккеистов. По словам Могильникова, Тертышный ответственно подходил к занятиям и не пропускал тренировок, на которых всегда отличался большой самоотдачей. Дмитрий в команде был самым щуплым, но несмотря на небольшие габариты и невысокий рост, он играл в обороне. Семья оказывала ему всяческую поддержку, а старший двоюродный брат Сергей, выступавший за «Трактор» на позиции защитника, давал Дмитрию ценные советы.

В юношеские годы Тертышный своей игрой не выделялся среди сверстников, однако вместе с командой «Трактор» 1976 года рождения он сумел добиться высоких результатов. В 1990 и 1993 годах он стал победителем чемпионата РСФСР, с 1992 по 1993 год дважды выигрывал серебряные медали чемпионата СНГ. Главного достижения как юниор Дмитрий добился в 1994 году, когда вместе с челябинской командой стал чемпионом страны. По мнению партнёров по команде, именно в 1994 году Тертышный сумел значительно окрепнуть и достигнуть отличной физической формы.

«Трактор»

Сезон 1994/95 защитник начал в клубе Высшей лиги «УралАЗ» из Миасса. После непродолжительного времени, проведённого за эту команду, Тертышный был вызван в «Трактор», где уже с первых матчей стал игроком основного состава. В «Тракторе» Дмитрий сразу стал показывать хорошую игру. В своём дебютном сезоне он провёл 39 матчей, в которых отметился тремя результативными передачами. Тертышного стали привлекать в молодёжную сборную России для игры со сверстниками из Финляндии и Швеции. На турнире на приз «Ленинградской правды» за игрой хоккеиста наблюдал Евгений Зимин, работавший скаутом «Филадельфии Флайерз» в Европе. Тертышный оказался в сфере интересов «Флайерз», и на драфте НХЛ 1995 года клуб выбрал хоккеиста под общим 132-м номером. Сам игрок не ожидал, что окажется задрафтованным, а тем более таким клубом как «Филадельфия». По его словам до драфта с ним контактировали только агенты «Нью-Йорк Рейнджерс» и «Сан-Хосе Шаркс».

После драфта Тертышному поступил вариант контракта с североамериканским клубом, действующий сразу на три лиги, но игрок отказался подписывать соглашение. Главной причиной этому послужил совет брата Сергея, который рекомендовал Дмитрию остаться в России. Сергей убедил двоюродного брата, что тот из-за недостаточной подготовки может надолго задержаться в фарм-клубе, также как и он сам, в составе «Портленд Пайретс» из Американской хоккейной лиги (АХЛ). Вторым фактором стало желание Дмитрия набраться опыта. Кроме того, по словам защитника предложенный «Филадельфией» контракт был настолько «смешным», что он даже не стал на него отвечать. В итоге Тыртышный подписал контракт с «Трактором» до 1999 года.

Следующие три года Тертышний провёл в «Тракторе», в составе которого он не смог добиться значимых результатов — в течение всего этого времени команда была в числе середняков лиги и не выиграла ни одной медали. В сезоне 1997/98 Дмитрий впервые сумел набрать 10 очков за один сезон. В том же сезоне защитник впервые сыграл в Северной Америке, приняв участие в 9 матчах в Западной профессиональной хоккейной лиги. Только получив приглашение во вторую сборную России на матчи в Санкт-Петербурге и Швейцарии, хоккеист решил, что готов к дебюту в НХЛ. Таким образом, в 1998 году после четырёх лет проведённых в составе «Трактора» игрок уехал выступать за «Флайерз».

«Филадельфия Флайерз»

В июле 1998 года Тертышный получил приглашение в предварительный тренировочный лагерь «лётчиков». По его итогам игроку был предложен двухсторонний контракт сроком на два года. Дмитрий согласился с условиями соглашения и перед сезоном начал тренироваться с основным составом команды. На сборах Дмитрий играл в паре с Эриком Дежарденом, в связке с которым российский хоккеист действовал очень неплохо в обороне, что в результате позволило Тертышному принять участие выставочных матчах НХЛ. В них Дмитрий не имел постоянного партнёра в связке, но это не помешало ему показывать хорошую игру. Он сумел закрепиться в составе «Филадельфии», хотя первоначально предполагалось, что Тертышный должен будет начать сезон в АХЛ. Главный тренер «лётчиков» Роджер Нильсон говорил о Дмитрии: «Он впечатлил нас всех с первого дня. Ответственный, трудолюбивый, отличный парень».

Тертышный не попал в заявку на первый матч «Филадельфии» в сезоне 1998/99, за которым наблюдал с трибуны в качестве болельщика. В той игре один из защитников «лётчиков» получил травму, и тренер сказал Дмитрию готовиться к следующей игре. Первый матч в НХЛ сложился для Дмитрия удачно: он отдал результатную передачу, которая помогла команде одержать победу над «Анахайм Майти Дакс». Хоккеист в течение регулярного чемпионата постепенно адаптировался в новом клубе. Активно помогали осваиваться защитнику и соотечественники — Валерий Зелепукин и Дайнюс Зубрус. В команде же игрок получил прозвище «Дерево» (англ. Tree) — это было созвучно с именем Дмитрий, а также характеризовало телосложение защитника. Партнёром в связке с Тертышным в сезоне был Даниэл Макгиллис, который часто подключался к атаке, в то время как Дмитрий играл только в обороне.

16 февраля 1999 года, в матче против «Финикс Койотис», Тертышный впервые отличился голом в НХЛ, забросив шайбу в ворота Николая Хабибулина. По итогам регулярного сезона игрок провёл 62 матча, в которых забросил 2 шайбы и отдал 8 результативных передач. Дебют в НХЛ в целом для защитника оказался удачным, что позволяло Тертышному претендовать через год на новый, более выгодный контракт. Перед следующим сезоном Дмитрий поехал на сборы в Канаду, где он по рекомендации руководства хотел улучшить технику катания.

Смерть

Смерть хоккеиста наступила в результате несчастного случая, произошедшего 23 июля 1999 года. Вместе с друзьями по фарм-клубу «лётчиков» Фрэнсисом Беланже и Михаилом Черновым, а также местной жительницей Мишель Монро, Дмитрий совершал прогулку на арендованном катере по озеру Оканаган, вблизи Келоуны. Местное время было 19:25. Тертышный сидел на носу лодки, когда большая волна ударила о борт судна. Дмитрий не удержался и упал в воду, где лопасти винта перерезали ему шейную артерию. Чернов и Беланже остановили судно и подняли Дмитрия в лодку, а затем доставили на берег, откуда на машине «скорой помощи» Тертышного перевезли в больницу. При всей оперативности, с которой защитника доставили в госпиталь, спасти ему жизнь не удалось — по заявлением врачей, смерть игрока из-за большой потери крови наступила ещё на катере. Это подтвердил и сержант Филипп Буассонно из Королевской канадской конной полиции, участвовавший в расследовании. Он также сообщил, что все хоккеисты, находившиеся на лодке, за исключением Беланже находились в состоянии алкогольного опьянения. Беланже управлял лодкой, и по свидетельству Буассонно, ошибок не допускал.

Когда пришло сообщение о смерти Тертышного, игроки «Флайерз» пребывали в отпуске, и поэтому находились в разных частях страны, но всё равно приехали в город, чтобы проститься с Дмитрием. Капитан «лётчиков» Эрик Линдрос решил прекратить участие в благотворительном турнире по гольфу, только чтобы успеть проститься с защитником. В интервью журналистам, он заявил, что сообщение о смерти Дмитрия стало для него настоящим шоком. Генеральный менеджер «Филадельфии Флайерз» Бобби Кларк сказал:

Мы все в глубочайшем шоке. Всегда думали, что он еще долго будет защищать цвета нашей команды и будет счастлив. Чтобы аренда лодки привела к такому – нет, это невозможно….

В то же время, Беланже и Чернову из-за трагедии был назначен психолог. Однако, оба хоккеиста так и не смогли полностью оправиться от случившегося. Их карьера в НХЛ не сложилась, а Фрэнсис и вовсе потом начал принимать психотропные препараты, от зависимости которых ему пришлось бороться в течение длительного времени.

После смерти Дмитрия близкими родственниками было принято решение похоронить его в Челябинске, на Успенском кладбище города. Проститься с защитником пришли более 1000 человек, среди которых были его родные и близкие, хоккеисты, функционеры, болельщики. На похоронах также присутствовала отдельная делегация от «Филадельфии Флайерз». 22 сентября 1999 года в Филадельфии в честь Дмитрия Тертышного состоялся матч между «Флаейрз» и его фарм-клубом в АХЛ «Фантомс». На игре присутствовали почти 16 тысяч зрителей, а все денежные средства, вырученные от проведения матча, были переданы в фонд ребёнка Дмитрия и Полины.

Личная жизнь

Помимо Дмитрия в семье Тертышных многие её члены занимались профессиональным спортом. Его родной брат Андрей и оба двоюродных — Сергей и Алексей — играли в хоккей. Все они — воспитанники челябинского «Трактора». При этом двоюродные братья долго играли на высоком уровне, в то время как Андрей рано закончил игровую карьеру и перешёл на тренерскую деятельность в детскую школу имени Макарова.

После известия о гибели сына у отца игрока, Валерия Фёдоровича, начались проблемы с сердцем, а мать Дмитрия, Татьяна Васильевна, до последнего не могла поверить в случившееся. Дмитрий был женат на Полине, занимавшейся преподаванием искусств. Она переехала из России в Филадельфию сразу после того, как защитник уехал в тренировочный лагерь «лётчиков». На момент смерти супруга Полина находилась на четвёртом месяце беременности. Когда она узнала о случившемся, пришлось проводить её экстренную госпитализацию. Существовала реальная угроза потери ребёнка, но выкидыша удалось избежать. Руководство «Филадельфии» и хоккеисты команды оказывали разного рода поддержку семье Дмитрия. Особую поддержку Полине оказывал Валерий Зелепукин.

У Полины родился мальчик, которого, как и хотел хоккеист, назвали Александром. Имя для первенца выбрали за неделю до смерти Дмитрия. Если бы родилась девочка, то ребёнка бы назвали Анастасия. О том, что родится именно мальчик, стало известно в день гибели игрока. Полина и Александр живут в Южном Джерси, там где при жизни Дмитрий хотел обосноваться с супругой. Переехать туда им помогли бывшие одноклубники Дмитрия и их жёны. Александр занимается хоккеем и играет в команде «Филадельфия Джуниорз».

Статистика

Легенда
И	Количество проведённых игр	Штр	Штрафное время	+/−	Плюс-минус
Г	Голы	П	Голевые передачи	О	Очки
-	Статистика неизвестна	—	Статистика не учитывалась

Клубная карьера

				Регулярный сезон							Плей-офф
Сезон	Команда	Лига		И	Г	П	О	Штр	+/−		И	Г	П	О	Штр	+/−
1994/95	Трактор	МХЛ		38	0	3	3	14	—		1	0	0	0	0	—
1995/96	Трактор	МХЛ		44	1	5	6	50	—		—	—	—	—	—	—
1996/97	Трактор	Суперлига (Р)		40	2	5	7	32	—		2	0	0	0	2	—
1997/98	Трактор	Суперлига (Р)		45	3	7	10	16	-16		—	—	—	—	—	—
1997/98	Трактор	Кубок России		2	0	2	2	2	1		—	—	—	—	—	—
1997/98	Трактор	WPHL		9	3	5	8	2	0		—	—	—	—	—	—
1998/99	Филадельфия Флайерз	НХЛ		62	2	8	10	30	-1		1	0	0	0	2	0
Всего в МХЛ				82	1	8	9	64	—		1	0	0	0	0	—
Всего в Суперлиге (Р)				85	5	12	17	48	-16		2	0	0	0	2	—
Всего в НХЛ				62	2	8	10	30	-1		1	0	0	0	2	0

Международные соревнования

Год	Сборная	Турнир	Место		И	Г	П	О	Штр
1997	Россия (студ.)	Универсиада	4		-	-	-	-	-
Всего (студ.)					-	-	-	-	-

• Статистика приведена по данным сайтов [r-hockey.ru/player.asp?TXT=3734 r-hockey.ru], [www.eliteprospects.com/player.php?player=41630 Eliteprospects.com] и [www.nhl.com/ice/ru/player.htm?id=8462165 NHL.com].

Ссылки

• [www.eliteprospects.com/player.php?player=41630 Профиль игрока] (англ.). Eliteprospects.com.
• [www.hockeydb.com/ihdb/stats/pdisplay.php?pid=40732 Профиль игрока] (англ.). Hockey Database.com.
• [www.eurohockey.com/player/27680-dmitri-tertyshny.html Профиль игрока] (англ.). Eurohockey.com.
• [www.nhl.com/ice/ru/player.htm?id=8462165 Профиль игрока] (рус.). NHL.com.
• [r-hockey.ru/player.asp?TXT=3734 Статистика игрока] (рус.). r-hockey.ru.

Отрывок, характеризующий Тертышный, Дмитрий Валерьевич

– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил: