Тулунбек

Тулунбек-ханум
регент Золотой Орды при хане Булаке
1370 — 1372
Вероисповедание:	ислам
Рождение:	неизвестно
Смерть:	1386(1386)
Отец:	Бердибек

Тулунбе́к-хану́м (тат. Толынбәк, ? — 1386, Сарай-Берке) — дочь хана Золотой Орды Бердибека, жена темника и беклярбека Мамая, регент Золотой Орды в 1370—1372 годах при хане Мухаммед Булаке (773 г. х.), жена хана Тохтамыша с 1380 года.

Биография

Тулунбек стала старшей женой Мамая, когда её отец был только наследником престола. Благодаря этому браку статус Мамая, который не был чингизидом существенно повысился, он стал пользоваться титулом «гурген» — ханский зять. Несомненно, что близость Бердибека и Мамая, скреплённая этим браком, повлияла на получение последним, от пришедшего к власти Бердибека, должности первого министра — беклярбека, наивысшей должности, на которую мог претендовать нечингизид.

После смерти Бердибека, в обстановке острой борьбы за власть и постоянной смены ханов в Сарае, Мамай добился большого авторитета, как оплот и защита законных правителей из рода Бату от претендентов на трон, происходящих от других детей Джучи. Однако его неродовитость не позволяла ему самому занимать ханский престол, и Мамай пытался найти подходящего чингизида, не слишком властного, чтобы быть при нём всесильным министром. В 1370 году сложилась ситуация, когда Мамай мог занять Сарай, но хан Абдуллах скончался и Мамай не мог найти подходящей замены. Тогда Мамай пошёл на беспрецедентный шаг, провозгласив ханом свою жену, родовитость которой не вызывала сомнений, ведь она была дочерью хана Бердибека, происходившего из наиболее легитимной ветви чингизидов рода Бату. Она правила в Сарае в 1370—1372 годах. Её признали не только в столице, но и Тагай, эмир Мохши, судя по тому, что у него также чеканились монеты от её имени. Вместе с тем это назначение видимо воспринималось как временное, и Мамай продолжал искать себе хана, остановившись на восьмилетнем Мухаммад Булаке, сыне Абдуллах-хана. Мухаммад Булак был провозглашён ханом на рубеже 1371—1372 года. Номинально Тулунбек была регентом при малолетнем хане.

В 1380 году после поражения Мамая в битве при Калке, беклярбек бежал в Крым и был там убит, а его гарем (жёны и находящиеся под его защитой женщины из дома Бату) достался Тохтамышу. Чтобы повысить свою легитимность в глазах столичной сарайской знати и возможных приверженцев дома Бату, Тохтамыш взял в жёны Тулунбек-ханум, дочь хана Бердибека и вдову Мамая.

В 1386 году против Тохтамыша был составлен заговор, о котором сохранилось мало сведений. Известно, что хан казнил свою жену Тулунбек. В этом же году были выпущены монеты с именем хана Бердибека. Вероятно, против Тохтамыша был составлен заговор с целью замены его на троне потомком Бату, его участниками могли стать бывшие приверженцы Мамая во главе с его вдовой. Некоторые участники этого заговора во главе с мангытским эмиром Идигу бежали в Мавераннахр, к эмиру Тимуру, который начал охотно принимать (ранее он поддерживал Тохтамыша) ордынских эмигрантов, недовольных Тохтамыш-ханом.

Литература

• Р. Ю. Почекаев. «Цари ордынские» — Санкт-Петербург. Евразия. 2010
• [info.charm.ru/library/1983-Grigoriev.htm Григорьев, А. П. Золотоордынские ханы 60—70-х годов XIV в.: хронология правлений]
• Греков Б. Д., Якубовский А. Ю.. «Золотая Орда и её падение» Москва, Ленинград. Издательство АН СССР, 1950

Отрывок, характеризующий Тулунбек

Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.