Ханум, Тамара Артёмовна
 |
Эту страницу предлагается переименовать в Тамара Ханум. Пояснение причин и обсуждение — на странице Википедия:К переименованию/11 октября 2015.
Возможно, её текущее название не соответствует нормам современного русского языка и/или правилам именования статей Википедии. Не снимайте пометку о выставлении на переименование до окончания обсуждения. Переименовать в предложенное название, снять этот шаблон |
| Тамара Ханум | ||||||||||||||||||||||||||||||
 | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Основная информация | ||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Имя при рождении |
Тамара Артёмовна Петросян | |||||||||||||||||||||||||||||
| Дата рождения | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Место рождения | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Дата смерти | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Место смерти | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Страна | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Профессии |
танцовщица, артистка балета, певица, актриса, балетмейстер, хореограф, балетный педагог | |||||||||||||||||||||||||||||
| Награды |
</td></tr> </table>
Тама́ра Хану́м (узб. Tamaraxonim; настоящее имя — Тама́ра Артёмовна Петрося́н; 16 (29) марта 1906, Новый Маргилан, Ферганская область, Российская империя — 30 июня 1991, Ташкент, Узбекская ССР, СССР) — советская узбекская танцовщица, певица, актриса, хореограф. Народная артистка СССР (1956). Лауреат Сталинской премии второй степени (1941)[1]. СодержаниеБиографияТамара Петросян родилась 16 (29) марта 1906 года в Новом Маргилане (ныне — Фергана, Узбекистан)[1] (по другим источникам — в посёлке железнодорожной станции Горчаково Маргиланского горсовета)[2]). По национальности армянка[2][3]. С 1919 года выступала в составе агитбригады под руководством Хамзы Ниязи. В 1921—1922 годах — актриса Ташкентского русского театра оперы и балета им. Я. Свердлова[4]. В 1922 году поступила на учёбу в Ташкентскую балетную труппу и стала танцевать в полупрофессиональных концертных группах, которыми руководили первые узбекские артисты Ятым Бабаджанов, Абрар Хидоятов и Али Ародобус Ибрагимов. В 1924 году окончила Центральный техникум театрального искусства (ЦЕТЕТИС) (ныне — ГИТИС) в Москве. В 1924—1928 годах — солистка концертной труппы М. Кари-Якубова (с 1926 — концертно-этнографический ансамбль, с 1928 — музыкально-экспериментальный). В 1925—1929 годах выступала в музыкально-драматических театрах Самарканда, Коканда, Андижана, где играла роли Ширин («Фархад и Ширин» Хуршида), Гульчехры («Аршин мал алан» У. Гаджибекова), Халимы («Халима» Г. Зафари). В 1929—1934 годах работала в Самаркандском музыкально-драматическом театре (с 1931 — в Ташкенте, реорганизован в Узбекский музыкально-драматический театр)[5]. Участвовала в становлении национального балетного театра. В 1929—1934 годах — солистка и одна из организаторов Узбекского музыкально-драматического театра, созданного на базе музыкально-экспериментального ансамбля (с 1939 — Государственный узбекский театр оперы и балета, ныне — Государственный Академический Большой Театр имени Алишера Навои) (Самарканд, с 1931 — в Ташкенте). Возглавляла танцевальную труппу в театре. В 1933 году участвовала в организации балетной срудии при Узбекском музыкально-драматическом театре (позже — Узбекская республиканская балетная школа, с 1947 — Узбекское хореографическое училище, ныне — Ташкентская государственная высшая школа национального танца и хореографии)[6]. В 1934—1935 годах — одна из организаторов, балетмейстер, танцовщица и педагог-репетитор Хорезмского областного музыкально-драматического театра (ныне — имени Агахи) в Ургенче. В 1934 году играла роль Индры в балете «Ференджи» Б. К. Яновского. С 1936 по 1941 год — солистка и хореограф Узбекской филармонии и Государственного узбекского театра оперы и балета. Сорок пять дней Тамара Ханум пела, танцевала и работала как строитель на Большом Ферганском канале. Будучи уже далеко не молодым человеком, выезжала на строительство Братской ГЭС, в Якутию. В 1941—1969 годах — организатор, художественный руководитель, балетмейстер и солистка музыкального ансамбля Узбекской филармонии. Артистическую деятельность совмещала с большой агитационной работой, принимала активное участие в движении за раскрепощение женщин-мусульманок. В годы войны активно участвовала во фронтовых бригадах, дала более 1000 концертов, внесла в фонд обороны присужденную ей Сталинскую премию, передала средства на строительство самолетов и танков. Член ВКП(б) с 1941 года. Депутат Верховного Совета Узбекской ССР с 1937 и с 1948 года. Умерла 30 июня 1991 года. Похоронена в Ташкенте на Чигатайском кладбище. ТворчествоТамара Ханум — реформатор исполнительского стиля узбекского женского танца, изучала песенный и танцевальный фольклор народов мира, создала жанр песенно-танцевальной миниатюры. В её программах «Песни и танцы народов СССР» и «Песни и танцы народов мира» более 500 песен на 86 языках, хореографические композиции, танцы многих народов мира[7]. Исполнительское искусство Тамары Ханум отличалось особой выразительностью мимики и жеста («поющие руки»). Среди танцев — узбекские (катаугон, кари наво, кешауюн, пиля), хорезмская сюита (дил хроук, садр и др.). Участвовала в создании либретто первого узбекского балета «Гуландом» Е. Г. Брусиловского. Исполняла танцы в собственной постановке. Гастролировала за рубежом: Франция (1925), Англия (1935), Польша (1948), КНР (1953), Норвегия (1953), Индонезия (1957), Чехословакия (1959), Германия, Иран, Италия, Турция, Индия, Монголия, Пакистан и др. В числе первых демонстрировала узбекское искусство за рубежом на Всемирной выставке декоративного искусства (Париж, 1925). Участница 1-го Всемирного фестиваля народного танца (Лондон, 1935). Семья
Имела двоих детей (дочь Ванцетту, впоследствии театральную художницу, от первого брака и дочь Лолу от второго), пятерых внуков и семерых правнуков. Награды и званияОрдена
Медали
Премии
Звания
Фильмография
Отзывы о Тамаре Ханум
Память
Напишите отзыв о статье "Ханум, Тамара Артёмовна"Примечания
</ol> Литература
Ссылки
Отрывок, характеризующий Ханум, Тамара Артёмовна«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним. Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке. – И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке. Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем. – Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок! – Батюшки светы, ножик то… – Вишь татарка! – Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе. Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты. Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности. В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха. Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху. – Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев. – День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало! Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная. Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой. – Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей: – Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то! Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду. – Что же вы не служите, дядюшка? – Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее. – Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку. – Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки. – Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести. – Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке. – Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она. – Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать… – А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся. – Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил. Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару. Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то. – Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое? Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами. Категории:
Навигация | |||||||||||||||||||||||||||||
