Холодилин, Николай Петрович
Поделись знанием:
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
(перенаправлено с «Холодилин Николай Петрович»)
| Николай Холодилин | |
 Николай Петрович Холодилин | |
| Род деятельности: |
Политик, чиновник, городской глава, предприниматель. |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Орловская губерния |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Пётр Тимофеевич Холодилин |
| Супруга: |
|
| Дети: |
|
Николай Петрович Холодилин (1843 год, Орловская губерния, Российская Империя — 9 апреля 1929 года, Луганск) — политический деятель, предприниматель, чиновник, первый городской голова Луганска[1][2][3][4].
Содержание
Биография
Николай Холодилин родился в 1843 году в Орловской губернии в семье крепостных[1][2][3][4].
Отец Николая — Пётр Тимофеевич, откупился от хозяина — князя Шеховского[уточнить] в 1850 году[1]. После приобретения свободы пошёл работать коробейником[1]. Через некоторое время он приехал в посёлок Луганский завод[1]. Поселился на улице Казанской (сейчас улица Карла Маркса), где стал торговцем[1]. Дело пошло хорошо и вскоре Пётр Тимофеевич выкупил и своих братьев — Семёна Тимофеевича и Ивана Тимофеевича[1][4].
Семья была большая, и чтобы не путаться к именам добавляли прозвище Тимофеевы-ды и Холодилины[1]. Вскоре прозвище Холодилин стало фамилией[1].
Пётр Тимофеевич был самоучкой[1][4].
Николай Петрович продолжил и стал расширять торговое дело отца[1][3].
Когда Николай Петрович женился на дочери купца Анне Федоровне Мальцевой, кроме пекарни и булочной, он создал мануфактурный магазин[1][4].
Николай Холодилин занимался благотворительностью и общественной деятельностью, а также работал старостой Казанской церкви[1]. Сначала избрался членом Земства, а после этого — в 1883 году стал городской главой[1]. Николай Петрович подарил Луганску сад, который раньше принадлежал Холодилиным[1]. Сад превратился в горно-коммерческий клуб, позже он получил имя Первого мая[1].
Для работы Луганской думы построили особняк на улице Казанской, там потом находился музей Ворошилова, сейчас здание принадлежит Луганскому городскому музею истории и культуры[1][4].
При Николае Петровиче Холодилине Луганск быстро развивался[3]:
- В 1874 году появилась железная дорога в Дебальцево, позже — в 1897 году в Миллерово[1][3].
- В 1896 году начало работу «Русское общество машиностроительных заводов Гартмана»[1][3].
- На улице Петербургской (сейчас улица Ленина) уничтожили казармы, бывшего литейного завода. На освободившейся территории построили каменные двухэтажные дома и улица стала центром культуры и торговли[1].
- На улице Почтовой и Английской (сейчас улица Даля) появляются здания администрации и местной аристократии[1][3].
- Николай Петрович Холодилин пытался улучшить состояние базаров. Городская дума улучшила извозчий промысел и поставила таксу для того чтобы оплатить легковых извозчиков[1][3].
В 1887 году Луганский литейный завод закрылся. Через восемь лет Николай Петрович сумел попасть на приём к Императору Александру III и в 1895 году завод открылся под названием «Казённый патронный завод»[4].
В 1885 году умирает жена Анна Фёдоровна от которой у него осталось было 6 детей (двое умерли раньше)[1][2].
В 1886 году Николай женился на молодой греческой вдове Вере Васильевне (1868—1920), она была на 25 лет моложе мужа. В этом браке родилось 10 детей, из которых 4 умерли во младенчестве[1][2][4].
Вся большая семья жила в двухэтажном здании на Казанской улице.
Николай Петрович занимался общественной деятельностью и не обращал внимание на торговую, а когда вернулся к ней, было уже поздно: там был развал. Многие контрагенты не возвращали ему долги. В 1905 году Холодилин стал банкротом и попал в тюрьму из-за долгов[1][2][3].
Семья стала бедствовать[1]. В 1905 году не достигшие совершеннолетия дети стали зарабатывать на жизнь сами[1][3][4].
После выхода из тюрьмы Холодилин заболел и не занимается активной работой[1][3].
В 1920 году умирает его жена, а 1929 году умирает Николай Петрович Холодилин[1][2][3][4].
Личная жизнь
Николай Петрович Холодилин был женат дважды[2][3][4]:
- Первая его жена Анна Фёдоровна Мальцева[1]. Родила 8 детей[1]. Умерла в 1885 году[1][2].
- Вторая — Вера Васильевна[1]. Была на 25 лет моложе[1]. Родила 10 детей[1][2].
У Николая Петровича было 18 детей, много из которых рано умерли[1][2].
Дети и внуки от первого брака[2][3][4]:
- Двое умерли в детстве[2].
- Пётр Николаевич Холодилин (1876—1936)[2]. Работал коммерсантом, а потом бухгалтером[2]. Семьи не имел[2].
- Глафира Николаевна Холодилина (1876—1964)[2]. Работала домохозяйкой[2]. Её дочь Ольга Холодилина работала гинекологом[2]. Потомки Ольги живут в Луганске[2].
- Александр Николаевич Холодилин (1880—1941)[2]. Работал преподавателем музыки[2]. Его дети уехали из Луганска после начала Великой Отечественной войны[2]:
- Игорь Александрович Холодилин[2]. Работал главным конструктором Коломенского тепловозо-строительного завода[5].
- Александр Александрович Холодилин[2]. Работал в Министерстве культуры СССР. Участвовал в Великой Отечественной войне[2].
- Иван Николаевич Холодилин (1862—1930)[2]. Работал бухгалтером[2]. Имел двух дочерей: Валентину и Лидию. Лидия Ивановна родила двух дочерей: Галину и Веру[2]. У Галины была дочь Татьяна и внучка Анна. Вера умерла в 16 лет, заснув летаргическим сном[2].
Дети Николая Петровича Холодилина от первого брака не имели высшего образования[2].
Дети от второго брака[2][3][4]:
- Четверо умерли в маладенчестве[2].
- Сергей Николаевич Холодилин (1887—1961)[2]. Работал физиком[2]. Окончил Московский университет, а также был доцентом и в Луганском педагогическом и машиностроительном институтах заведовал кафедрой физики[2]. Имел две дочки: Наталья и Софья[2]. Во время Великой Отечественной войны[2]. Наталья Сергеевна Холодилина преподаватель металловедения в университете Ленинграда[2]. Софья Сергеевна Холодилина работала архитектором[2]. Участвовала в Великой Отечественной войне[2]. Она жила в Одессе, а её дочь в Риге[2].
- Татьяна Николаевна Холодилина[2]. Работала преподавателем в школе в Москве[2]. Участвовала в Великой Отечественной войне[2]. В Москве живут её дети и внуки[2].
- Владимир Николаевич Холодилин (1894—1944)[2]. Окончил медицинский факультет в Одесском университете[2]. Воевал на фронте в Первой мировой войне[2]. Жил в Харькове[2]. Кирилл Владимирович Холодилин участвовал в Великой Отечественной войне и погиб у Варшавы в 1944 году[2].
- Мария Николаевна Холодилина (1896—1990)[2]. Училась в Харьковском медицинском институте[2]. Жила в Луганске[2]. Её дочь Мария попала в Италию во время Великой Отечественной войны и вышла замуж за эмигранта из России Гриненко, впоследствии переехала с семьёй переехали в Аргентину[2].
- Юлия Николаевна Холодилина (1900—1940)[2]. Очень рано заболела туберкулёзом[2].
- Василий Николаевич Холодилин (1901—1917)[2]. Из-за большего наводнения в 1917 году Василий заболел ревматизмом, так как он спасал людей из домов на лодке. Умер в 16 лет[2].
Память
В сквере Молодой Гвардии стояло кладбище, в котором был склеп семьи Холодилиных[3].
Кладбище и находящаяся там церковь уничтожены в советское время[3][4].
Сейчас на месте кладбища стоит крест, но раньше там находился городской туалет[3].
На Петербургской улице в Луганске установлен памятник Николаю Петровичу[3][4].
Напишите отзыв о статье "Холодилин, Николай Петрович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 [www.lugansk.ua/history/holodilin.htm История Луганска - Холодилин] (рус.). Проверено 10 июля 2013. [www.webcitation.org/6JLMStL05 Архивировано из первоисточника 3 сентября 2013].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 [alptour.com.ua/content/zemlia_luganshina/video_zemliaki_luganshina/lugansk_xolodilin.html Николай Холодилин] (рус.). Проверено 10 июля 2013. [www.webcitation.org/6JLMTYyBY Архивировано из первоисточника 3 сентября 2013].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 [www.ruslug.ru/?page_id=1140 Николай Холодилин голова Луганска | РУССКИЙ ЛУГАНСКЪ] (рус.). Проверено 10 июля 2013. [www.webcitation.org/6JLMUHXUs Архивировано из первоисточника 3 сентября 2013].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 [pravlugansk.blogspot.ru/2011/12/blog-post_1544.html Православие Луганщины] (рус.). Православие Луганщины. Проверено 10 июля 2013. [www.webcitation.org/6JLMVHT0c Архивировано из первоисточника 3 сентября 2013].
- ↑ Юрий Запевалов. [uz.colomna.ru/rubric/countryman/5559.html Главный талант]. Угол Зрения (14 января 2015 г.).
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Холодилин, Николай Петрович
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
