Чёрная жемчужина (корабль)

«Чёрная Жемчужина» (англ. The Black Pearl) — вымышленный корабль из серии фильмов «Пираты Карибского моря». «Чёрная Жемчужина» легко узнаваема по своим чёрным парусам. Корабль носил название «Распутная Девка» до того, как был потоплен лордом Беккетом. Позже корабль был поднят со дна Дейви Джонсом после заключения договора с Джеком Воробьем, который дал кораблю новое название. В первом фильме она называется «почти неуловимой». На протяжении трех фильмов она легко догоняет и уходит от любых кораблей, в том числе от британского судна «Разящий» и «Летучего Голландца» (идущего быстрее, чем ветер). Её скорость поддерживается большим количеством парусов. В третьем фильме корабль отмечается, как «единственный корабль, которому „Летучий Голландец“ уступает в быстроходности».

Единственный реальный корабль на съемках.

Предыстория

Только один реальный корабль был назван «Черной Жемчужиной». Его капитаном был Генри Морган. Впоследствии судно затонуло. Вымышленная Чёрная Жемчужина сильно отличается от своего прототипа. В оригинале названный «Распутная Девка» (это название присутствует в аттракционе «Пираты Карибского моря» в Диснейленде), корабль принадлежал Ост-Индской компании и лорду Беккету. В то время Джек Воробей работал на Ост-Индскую компанию, и ему предоставили быть капитаном корабля.

Джек Воробей был капитаном «Распутной Девки» около года, перевозя различные грузы, но отказался перевозить рабов. Так разошлись пути Беккета и Воробья. В отместку Беккет отправляет Джека Воробья на поиски спрятанного сокровища. Воробей дважды пересек море и заявил, что не обнаружил острова. На самом деле, он нашел и остров, и сокровища, но не сказал Беккету, который решил запугать молодого капитана, требуя, чтобы он перевез рабов в Новый Свет. Вначале он согласился, но, осознав, что подводит свой корабль и себя, отпустил рабов и отправил их на тот самый остров. Взбешенный этим, Беккет заключил Джека в тюрьму. Продержав его в тюрьме пару месяцев, Беккет отправил Воробья на стоянку «Распутной Девки», в Калабар, (Бенин), заклеймив его знаком «P» (клеймо, говорящее о том, что его носитель — пират). Позже лорд Катлер Беккет вступил с ним в бой, и потопил корабль. Умирая, Джек заключил с Дейви Джонсом вышеупомянутый договор. Набрав команду на Тортуге, Джек Воробей переименовал судно и стал самым грозным пиратом семи морей.

Три года спустя, во время плавания к острову Исла Де Муэрте (исп. Isla de (la) Muerte — Остров смерти) старший помощник Гектор Барбосса поднял команду на бунт и сверг капитана, оставив его на безымянном острове посреди моря. Из-за ограбления сокровищницы на Исла де Муэрте на команду «Чёрной Жемчужины» легло проклятие, которое повлияло и на сам корабль: паруса корабля стали изодранными, и судно стал окружать жутковатый туман.

Появления в фильмах

Проклятие Чёрной Жемчужины

Проклятие может быть снято только при условии, что будут возвращены все проклятые монеты со следом крови от каждого пирата, укравшего золото. Билл «Прихлоп» Тёрнер, единственный человек, вступившийся за Джека во время бунта, отправил последнюю монету своему сыну, считая, что команда Жемчужины достойна быть проклятой. Обозленные пираты привязали Билла к пушечному ядру и бросили его за борт. Бессмертный Билл Тёрнер оказался на дне океана, испытывая муки от давления воды, и даже не имея возможности умереть. Дейви Джонс нашёл его и предложил пойти на службу на «Летучий Голландец». Только потом пираты узнали, что для снятия проклятия требуется кровь каждого из пиратов, участвовавших в грабеже Исла де Муэрте, в том числе и кровь «Прихлопа». Соответственно, они по сути сами обрекли себя на муки. В течение следующих десяти лет «Жемчужина» терроризировала Карибское море, так как пираты искали украденные монеты. Ещё мальчиком, Уильям Тёрнер-младший взял с собой монету в путешествие в Карибское море. Впоследствии Элизабет Суонн взяла у него монету и оставила у себя. Случайно упав в океан с надетой на шею в качестве кулона монетой, Элизабет нечаянно послала проклятым пиратам сигнал о том, где находится последняя из украденных на Исла де Муэрте монет, и этой же ночью «Чёрная Жемчужина» атакует Порт-Ройал. Пираты сначала подвергают город артобстрелу, затем штурмуют его. В то же время во дворец губернатора, где укрывается Элизабет с монетой на шее, высылается группа пиратов. Они гонятся за Элизабет, чувствуя присутствие проклятого золота. Чтобы спасти родной город от уничтожения, Элизабет сдаётся в плен и требует проведения переговоров согласно пиратскому Кодексу. Её переправляют на «Чёрную Жемчужину». К этому моменту Элизабет догадывается, что пиратам нужна золотая монета, которую она использует в качестве кулона. Элизабет требует оставить Порт-Ройал в покое, угрожая в противном случае выбросить монету в море. Кроме того, Элизабет представляется прислугой в доме губернатора и называет своей фамилией фамилию Тёрнер. Пираты, думая, что Элизабет — дочь «Прихлопа», и единственный источник его крови, а также воспользовавшись тем, что Элизабет в запале позабыла выдвинуть условие своего возвращения на берег, берут её в плен и везут на Исла де Муэрте.

Для освобождения своей любимой настоящий сын Билла «Прихлопа» Тёрнера — Уилл Тёрнер, работающий помощником городского кузнеца, освобождает из тюрьмы Порт-Ройала бывшего капитана «Чёрной Жемчужины» Джека Воробья, и они угоняют «Перехватчик» — по-видимому, третий по скорости корабль на Карибах после «Чёрной Жемчужины» и «Летучего Голландца». На Тортуге они набирают команду и идут к Исла де Муэрте.

В конце концов «Чёрная Жемчужина» вернулась к Джеку Воробью с новой, набранной на Тортуге, командой. Пока пираты сражались с королевскими солдатами на Исла Де Муэрте, команда удрала вместе с «Жемчужиной», а капитан Джек Воробей опять попал в руки англичан. Суд приговаривает его к повешению, но Уилл Тёрнер его спасает, а когда Джек прыгает в море, его подбирает «Чёрная Жемчужина».

«Сундук Мертвеца»

Жемчужина все ещё принадлежит капитану Джеку Воробью, хотя команда недовольна им: они огорчены из-за шторма из-за того, что давно не захватывали крупную добычу. Дейви Джонс отправляет «Прихлопа» Билла, чтобы напомнить Воробью об истечении срока их договора: если Джек не поступит на службу Дейви Джонсу на 100 лет, то навеки станет моряком на «Летучем Голландце». Джек отмечен чёрной меткой, и Кракен по ней должен найти его и отправить в Тайник Дейви Джонса. Джек плывет к ближайшему острову, на котором живут людоеды (пелегосты). Джек и выжившая часть команды спасаются от людоедов и отправляются к Тиа Дальме за советом. Когда Джек отправляет Уилла на борт Летучего Голландца, Жемчужина на короткое время переходит в управление к команде Дейви Джонса. Джек заключает с Джонсом договор: 100 душ за три дня. Команда отправляется на Тортугу за недостающими 99 душами (Уилл отдан Джонсу в задаток).

На Тортуге Джек встречает Элизабет и бывшего командора Норрингтона и отправляется на остров Исла Крусес, где зарыт сундук мертвеца. После кражи Джеком сердца Дейви Джонса, Чёрная Жемчужина атакуется Кракеном и успешно отгоняет его взрывом пороховых бочек, но корабль получает большие повреждения, и многие из команды погибают. Когда выясняется, что Кракену нужен Джек, а не корабль, Элизабет целует Джека и (во время поцелуя) приковывает его к мачте и покидает корабль. Кракен проглатывает целиком корабль с Джеком и утаскивает его в Тайник Дейви Джонса.

«На краю света»

Уилл, Элизабет и выжившая часть команды клянутся вызволить Джека из Тайника Дейви Джонса. После обретения навигационных карт, которые приведут их на край света, они отправляются в путь. Прибыв в Тайник Дейви Джонса, они находят Джека с «Жемчужиной». Он использует подсказку из карты (Верх внизу), чтобы вернуть корабль в реальный мир. По возвращении корабль, очевидно, был отремонтирован, так как впоследствии предстает совершенно целым (хотя существует вырезанная сцена, в которой Барбосса спрашивает Джека, почему в каюте капитана отсутствуют окна, на что получает ответ «для проветривания»; в этой сцене видно, что окна вместе с рамами выбиты — от обстрела скорострельными пушками «Голландца» в предыдущем фильме).

После восстановления «Жемчужины», её хотят получить сразу несколько персонажей: Джек Воробей (поскольку это его корабль), Барбосса (поскольку это был его корабль), Сяо Фэнь (поскольку он хочет получить новый корабль), Уилл (поскольку он надеется освободить отца) и Беккет (который хочет заполучить единственный корабль, превосходящий в скорости «Летучего Голландца»). «Жемчужина» отправляется на Совет Братства и становится флагманом Пиратской Армады, управляемой Королём пиратов Элизабет и Джеком Воробьем (настоящим капитаном «Жемчужины»).

«Жемчужина» вступает в бой с «Голландцем» во время битвы пиратов с армадой Катлера Беккета. Суда идут борт о борт, и оба сильно повреждены от пушек противника. Во время битвы мачты кораблей спутываются. Поскольку оба судна движутся по кругу ко дну водоворота, Голландец начинает погружаться. Барбосса приказывает стрелять по спутанным мачтам, и «Жемчужина» отсоединяется, пока «Голландец» тонет. «Жемчужина» выходит из водоворота, все ещё на плаву, но с заметными повреждениями. Флагманский корабль Беккета приближается к «Жемчужине», и очевидно, что она не сможет отразить атаки. Тем не менее, в той же степени поврежденный Голландец всплывает с новым капитаном — Уиллом Тёрнером. «Жемчужина» и «Голландец» проходят по обе стороны от корабля Беккета и уничтожают его и убивают Беккета. Армада остается без руководителя и не способна больше сражаться.

В конце фильма Джек снова лишается своего корабля, и Барбосса опять становится капитаном. К Барбоссе не перешел только мистер Гиббс, поскольку был на Тортуге. Джек, вместе с картой, на маленькой лодке, отправляется на поиски Источника Молодости.

«На странных берегах»

После отплытия с Тортуги «Жемчужину» атакует корабль «Месть Королевы Анны», капитан которого — Черная Борода. Используя магию вуду, Борода оживляет Жемчужину и использует это против Барбоссы и его команды. Барбосса отрубил себе ногу, которую схватил оживший канат, тем самым смог сбежать. После смерти Чёрной Бороды, Джек, на пару с Гиббсом, забирает «Жемчужину» и все захваченные Чёрной Бородой корабли. Барбосса оставляет королевскую службу и захватывает «Месть Королевы Анны».

Вооружение

«Черная Жемчужина» умеренно вооружена. Она несет тридцать две 18-фунтовые пушки: 18 на пушечной палубе и 14 на верхней палубе. Бортовой залп содержит 16 пушечных ядер общим весом 192 фунта. На «Жемчужине» нет носовых или кормовых орудий, что очень необычно для пиратского судна. «Жемчужина» не может стрелять по кораблю, если он находится впереди или сзади. Высокая скорость корабля отчасти компенсирует это. Преимущество «Черной Жемчужины» в том, что корабль может быть совершенно незаметен ночью из-за черных парусов и корпуса, если потушить все огни. В первой части, благодаря этому, «Жемчужина» незамеченной входит в Порт-Ройал. Также, чтобы корабль маневрировал на мелководье, на нижней палубе по указанию Барбоссы была созданна система вёсел. Это придаёт кораблю сходство с галеасами и галерами.

Съемки

В первом фильме «Чёрная Жемчужина» была стальной баржей, обшитой деревянными досками, чтобы создать вид настоящего корабля. Для второго и третьего фильма корабль был построен в Алабаме на основе корабля HMS Sunset. Другая версия была создана для съемок битвы в водовороте с использованием карданова подвеса. В 2010 HMS Sunset был реконструирован, чтобы «сыграть» «Месть Королевы Анны» в четвёртой части.

Ссылки

• [books.google.ru/books?id=K_mlSgAACAAJ&redir_esc=y «Пираты Карибского моря: Цена Свободы — Google books»]
• «Черная жемчужина» (англ.) на Pirates of the Caribbean wiki, внешнем вики-сайте
• [movies.ign.com/articles/717/717853p1.html Статья о «Черной Жемчужине»] на IGN  (англ.)

Отрывок, характеризующий Чёрная жемчужина (корабль)

Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.