Шавров, Николай Павлович

Николай Павлович Шавров
Место рождения:	станция Оловянная, Читинский уезд, Забайкальская область, Российская империя
Место смерти:	Чебулинский район, Новосибирская область, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Научная сфера:	фармакология
Альма-матер:	Военно-медицинская академия
Известные ученики:	А. И. Нестеров, С. Р. Семенов
Награды и премии:

Никола́й Па́влович Шавро́в (14 [2] декабря 1884, станция Оловянная, Читинский уезд, Забайкальская область — 13 января 1938, Чебулинский район, Новосибирская область) — советский фармаколог. Основатель кафедр фармакологии Иркутского медицинского университета (1922—1929), Новосибирского медицинского института (1935—1937).

Биография

Николай Павлович Шавров родился 2 (14) декабря 1884 года в семье священника-миссионера, служившего в Забайкалье.

Окончил Вяземскую классическую мужскую гимназию. После переезда в Москву поступил на отделение естественных наук физико-математического факультета Московского университета.

Обучаясь в университете основательно изучил физику и химию, приобщился к театру, музыке, литературе. Уже в тот период у него зародился интерес к медицине.

После блестящего окончания университета в 1910 году, он поступает в Военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге.

В 1914 году едет на фронт, где служит врачом 17-го уланского Новомиргородского полка, затем 17-го гусарского Черниговского полка. Был ранен на поле боя, награждён орденом Святой Анны II степени с мечами и III степени с мечами и бантом, орденом Святого Станислава II степени с мечами и III степени с мечами и бантом, медалью «В память 300-летия царствования дома Романовых».

В годы Гражданской войны — врач 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка в армии А. В. Колчака. В декабре 1919 года после пленения работал ординатором в госпитале в Новониколаевске (ныне Новосибирск). В рядах 5-й армии РККА прибыл в Иркутск, где в 1919—1922 году работал лаборантом химико-фармацевтической лаборатории 5-й Армии.

После открытия медицинского отделения при физико-математическом факультете Иркутского государственного университета и его выделения в самостоятельный факультет, Н. П. Шавров становится основателем и первым заведующим организованной в 1922 году кафедры фармакологии и фармхимии.

В 1923 году предпринял научную командировку в Москву, которая позволила завершить диссертационную работу на тему «Каталаза и протеаза крови при парентеральном введении хлоралгидрата». После успешной защиты диссертации в 1925 году получает звание профессора фармакологии Иркутского государственного университета.

Верный своему принципу экспериментальной провер­ки теоретических предложений он много и ус­пешно экспериментировал, читал лекции для студентов. С момента основания на кафедре исследовался химический состав лекарственных трав, в том числе бадана. Изучался фонд лекарственных и технических растений Сибири, лекарственные средства Тибета и Китая.

С 1929 по 1930 годы по совместительству заведовал кафедрой физиологической химии Иркутского университета.

В те годы, по воспоминаниям С. Н. Синакевича, Н. П. Шавров по горячей любви женился на дочери золотопромышленника, организовавшего пышную и шумную свадьбу. В альбоме истории кафедры фармакологии сохранился снимок Н. П. Шаврова и его супруги, а кабинет нынешнего профессора кафедры украшает дубовая резная мебель тех времен — подарок тестя зятю-профессору. Тот же С. Н. Синакевич отмечал деловую сметку и предприимчивость Н. П. Шаврова, который в годы НЭПа участвовал в работе артели, выпускавшей отличный клей из сибирского сырья. Эта деловитость Н. П. Шаврова проявится еще не раз при создании еще одной кафедры фармакологии — уже в г. Новосибирске, в 1935 году.

— [www.ismu.baikal.ru/newspapers/medic-apr-2008.pdf Л. А. Усов. Шавров Николай Павлович]

В ноябре 1929 года приглашен заведовать кафедрой химии и физики Сибирского торгово-товароведческого института Центросоюза СССР (позже — Новосибирский институт народного хозяйства). В 1932—1933 работал также директором Си­бирского филиала Научно-исследовательского химико-фармацевтического института. Неоднократно принимал участие во Всесоюзных съездах физиологов.

В 1933 году был арестован в связи с так называемым «белогвардейским заговором», обвинен в принадлеж­ности к офицерской повстанческой организации «Об­щевоинский союз», в создании ряда «контрреволюци­онных ячеек в различных слоях интеллигенции» и 20 августа 1933 года коллегией ОГПУ осужден по статье 58, ч. 10-11 на десять лет заключения в концентрационных лагерях. С сентября 1933 отбывал заключение в Томс­ком лагере в должности врача.

По ходатайству Томского университета Н. П. Шаврову в 1934 году позволили зани­маться преподавательской работой в вузах Томска. С марта 1934 года занимает должность профессора биологии и технической химии Томского индустриального педагогического института, с августа 1935 года — заведующий кафедрой биохимии Томского государственного медицинского института. В сентябре 1935 года по решению Управления Сиблага переводится на работу в образованный Новосибирский медицинский институт, где организовывает кафедру фармакологии, которой заведует до 1937 года.

В 1937 году Н. П. Шавров был вновь обвинен в заговоре, отбывал наказание в Ново-Ивановском отделении Сиблага на территории современного Чебулинского района Кемеровской области. По решению тройки УНКВД Новосибирской области от 25 декабря 1937 года приговорен к расстрелу.

13 января 1938 года приговор был приведен в исполнение. В 1957 году Н. П. Шавров был посмертно реабилитирован.

Научное наследие Н. П. Шаврова помимо диссерта­ции и 30 статей включает три издания пособия «Врачебное вы­писывание рецептов». Им были написаны «Учебник фармакологии» и пособие «Дифференциальная диагности­ка и терапия важнейших острых отравлений», ко­торые не дождались издания.

Имя профессора Н. П. Шаврова присвоено кафедре фармакологии Иркутского государственного медицинского университета.

Научные труды

• Врачебное выписывание рецептов с приложением карманного справочника. — Москва, Ленинград: издательство «Медгиз», 1930—1937 гг.
• Источник Аршан Тункинский. — Иркутск, 1927 г.
• Методика врачебного выписывания рецептов. — Иркутск, 1926 г.

Отрывок, характеризующий Шавров, Николай Павлович

– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.