Штраус, Оскар Соломон
Оскар Соломон Штраус Oscar Solomon Straus | ||||
| ||||
---|---|---|---|---|
17 декабря 1906 — 5 марта 1909 | ||||
Президент: | Теодор Рузвельт | |||
Предшественник: | Виктор Меткалф[en] | |||
Преемник: | Чарльз Нагель[en] | |||
Рождение: | 23 декабря 1850 Оттерберг, Германия | |||
Смерть: | 3 мая 1926 (75 лет) Нью-Йорк | |||
Отец: | Лазарь Штраус | |||
Мать: | Сара Штраус | |||
Партия: | Республиканская партия |
Оскар Соломон Штраус (англ. Oscar Solomon Straus), 23 декабря 1850 — 3 мая 1926) — американский политик, государственный секретарь США по торговле и труду при президенте Теодоре Рузвельте (1906—1909). Оскар Соломон Штраус — первый еврей в Кабинете США.
Позднее служил послом США в Турции 1909—1910 и был советником президента Вудро Вильсона.
Семья
Оскар Соломон Штраус был младшим ребёнком в большой еврейской семье Штраус, которая жила в немецком городе Оттерберг, что находится в земле Рейнланд-Пфальц. Его отец - Лазарь Штраус (1809—1898), мать - Сара Штраус (1823—1876). Семья занималась посудной торговлей. Кроме Оскара в семье еще были сестра Эрмина Коэн (Штраус) (1846—1922) и братья Исидор Штраус (1845—1912) и Натан Штраус (1848—1931)
Напишите отзыв о статье "Штраус, Оскар Соломон"
Литература
- Штраус, американская семья // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
|
Отрывок, характеризующий Штраус, Оскар Соломон
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.