Штёльцель, Готфрид Генрих

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Готфрид Генрих Штёльцель (нем. Gottfried Heinrich Stölzel; 13 января 1690, Шварценберг — 27 ноября 1749, Гота) — композитор и теоретик эпохи барокко.





Биография

Штёльцель родился и вырос в немецком городе Шварценберг, входящем в состав района под названием Рудные горы. В 1707 году он поступил на теологический факультет в Лейпциге, а также занимался композицией у Мельхиора Гофмана. Он учился, работал и писал музыку во Вроцлаве и Галле. Во время своего 18-месячного путешествия в Италию в 1712 году он познакомился с Антонио Вивальди, став, таким образом, первым немецким музыкантом, встретившимся знаменитому композитору. Поработав три года в Праге, Штёльцель непродолжительное время числился капельмейстером в Байройте и Гере. Затем, в 1719 году, он женился, и в следующем году поступил на службу в городе Гота, где до конца жизни работал на герцогов Саксен-Гота-Альтенбургских Фридриха II и Фридриха III, каждую неделю сочиняя по кантате.

Начиная с 1730 года, Штёльцель писал также для немецкого города Зондерсхаузен. Он сочинил некоторое количество инструментальной музыки и вокальных арий для исполнения при дворе. В городском архиве Зондерсхаузена сохранилось множество его рукописей, которые были найдены в 1870 году в коробке за органом. Половина его композиторского наследия потеряна. Большая часть ответственности за потерю рукописей Штёльцеля лежит на Иржи Бенда, который сменил его на должности капельмейстера при дворе герцога Тюрингии. В 1778 году Бенда написал: «…Только лучшие работы моего предшественника, которые даже сейчас можно исполнять как церковную музыку, сохранены, поскольку я уже давно отделил их от бесполезного мусора и храню у себя дома»[1]. Исходя из этого, можно предположить, что светская музыка (поздравительные кантнты, серенады, оперы и т. п.), а также большинство инструментальных работ Штёльцеля были потеряны ещё при жизни Бенды. Этот «мусор» был, предположительно, отнесён им на чердак замка, где из-за дыр в крыше рукописи подвергались постоянному воздействию осадков, а также страдали от крыс. Кристиан Аренс предложил ещё одно объяснение, почему так много музыки Штёльцеля было потеряно: музыканты при дворе подавали в городские газеты объявления о продаже своих инструментов и рукописей. Штёльцель, видимо, незадолго до смерти поступил так же (возможно, для того, чтобы расплатиться за лечение, поскольку перед смертью он сильно заболел)[2]. Известно, что Штёльцель написал, к примеру, 18 оркестровых сюит, ни одной из которых не сохранилось. Потеряны и 90 серенад (исполнявшихся в качестве «застольной музыки»). Фактически, из огромного наследия Штёльцеля, которое могло насчитывать тысячи сочинений, сохранились только двенадцать рукописей.

Во времена своей жизни Штёльцель обладал великолепной репутацией: Лоренц Кристоф Мицлер оценивал его наравне с Бахом. Иоганн Маттезон упоминал его среди «здравомыслящих, учёных и великих мастеров музыки» своего века. Множество поэтических текстов, отличавшихся довольно высоким качеством, Штёльцель для своей вокальной музыки сочинял сам. Его музыка прочно вошла в азы фортепианной педагогики благодаря нескольким пьесам, включённым в Нотную тетрадь Анны Магдалены Бах.[3]

Среди наиболее значимых работ Штёльцеля: четыре кончерто гроссо, множество синфоний, а также концерт для гобоя д’амур. Его оперы «Диомеда», «Нарцисс», «Валерия», «Артемисия» и «Орион» не сохранились.

Современные исполнители (в частности, Людгер Реми) успешно восстановили популярность его музыки. Были записаны его оратории, к примеру, Страсти по Брокесу (1725), и Рождественские Оратории (состоящие из кантат)[4], а также «Немецкая месса» для четырёхголосного хора, струнных и бассо континуо. Штёльцель написал 1358 кантат (двенадцать полных годичных циклов церковных кантат), из которых 1215 сохранились, но из них только у половины (605) есть музыкальный материал (то есть, партитура и партии).[5] Кроме того, Штёльцель писал кантаты на неканонические тексты. Недавно был записан диск, включающий несколько кантат ко Дню Святой Троицы.[6]

Его трактат Abhandlung vom Recitativ («Искусство речитатива»), написанный около 1739, был опубликован только в 1962 году (Werner Steger, Gottfried Heinrich Stoelzels «Abhandlung vom Recitativ»).

Напишите отзыв о статье "Штёльцель, Готфрид Генрих"

Примечания

  1. «Nur die besten Arbeiten meines Vorgängers, von welchen man noch izt beÿ den Kirchen-Musiken einigen Gebrauch machen könnte, sind gerettet, weil ich solche schon vor langer Zeit von dem unbrauchbaren Wuste abgesondert und eigends in meinem Hause verwahrt habe.»
  2. Ahrens C (in: «Zu Gotha ist eine gute Kapelle …». Aus dem Innenleben einer thüringischen Hofkapelle des 18. Jahrhunderts, Stuttgart 2009).
  3. ^Bach-Jahrbuch 2002, pp. 172—174.
  4. [www.arkivmusic.com/classical/album.jsp?album_id=106558 Stölzel: Christmas Oratorio — Epistle Cantatas] on ArkivMusik, review of David Vernier, 2005
  5. Siegemuend Bert. Zu Chronologie und Texgrundlagen der Kantatenjahrgänge von Gottfriedh Heinrich Stölzel // Alte Musik und Auffürungspraxis - Festschriff für Dieter Gutknecht zum 65. Geburtstag. — Lit Verlag, 2007. — P. 81–92. — ISBN 9783825809980.
  6. [www.musicweb-international.com/classrev/2005/May05/Stolzel_9998762.htm Cantatas for Pentecost] review of the 2002 recording by Johan van Veen, 2005

Источники

  • [www.ruhr-uni-bochum.de/mielorth/stoelzel/ Gottfried Heinrich Stoelzel] Biography (in German), Ruhr-Universität Bochum
  • [www.bach-cantatas.com/Lib/Stolzel-Gottfried-Heinrich.htm Gottfried Heinrich Stölzel] Biography from bach-cantatas.com

Ссылки

Отрывок, характеризующий Штёльцель, Готфрид Генрих

Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.