Я видела, что вы сделали

Я видела, что вы сделали
I Saw What You Did
Жанр	Фильм ужасов Триллер
Режиссёр	Уильям Касл
Продюсер	Уильям Касл
Автор сценария	Уильям П. МкГайверн Урсула Кёртисс (роман)
В главных ролях	Джоан Кроуфорд Джон Айрленд Лейф Эриксон
Оператор	Джозеф Ф. Байрок
Композитор	Вэн Александер Джерри Келлер
Кинокомпания	Universal Pictures
Длительность	82 мин
Страна	США США
Язык	английский
Год	1965
IMDb	ID 0059297
Выход фильма «Я видела, что вы сделали» (оригинальное название — I Saw What You Did)

К:Фильмы 1965 года

«Я видела, что вы сделали» (англ. I Saw What You Did) — триллер режиссёра Уильяма Касла, вышедший на экраны в 1965 году.

Сценарий фильма написал Уильям П. МкГайверн, в его основу положен роман Урсулы Кёртисс «Из темноты» (1964). Фильм рассказывает о двух школьницах, которые развлекаются телефонными розыгрышами, обращаясь к случайным абонентам со словами: «Я видела, что вы сделали, и я знаю, кто вы». В итоге они нарываются на психопата, который только что убил свою жену и воспринимает угрозы девушек всерьёз.

Некоторые критики отмечали, что фильм предвосхитил появление субжанра фильмов ужасов, называемого слэшер.

Несмотря на отказ от традиционного рекламного трюка, Касл, тем не менее не удержался и «оснастил в нескольких кинотеатрах сиденья ремнями безопасности, чтобы напуганная часть аудитории в панике не сбежала во время просмотра».

Сюжет

Действие фильма происходит в одном из жилых пригородов недалеко от Лос-Анджелеса. Дейв и Элли Мэннеринг собираются в гости с ночёвкой к своим деловым партнёрам, проживающим в 150 километрах от их дома. Неожиданно выясняется, что заболела женщина, которая обещала посидеть с их детьми — старшеклассницей Либби (Анди Гарретт) и её младшей сестрой Тэсс (Шерил Локк). Нехотя, родители всё-таки уезжают, оставляя двух девочек одних на всю ночь. Либби тут же звонит своей подруге Кит (Сара Лейн) и приглашает её в гости.

Девушки развлекаются тем, что набирают случайные телефонные номера из справочника и говорят в трубку «Я видела, что вы сделали, и я знаю, кто вы». Один из набранных ими номеров принадлежит Стиву Мараку (Джон Айрленд), жена которого Джудит как раз собирается уйти от него. Джудит отвечает на звонок и идёт в ванную комнату, чтобы пригласить к телефону Стива, но он в припадке ярости убивает жену ножом прямо в душе. Затем Стив грузит большой и тяжёлый короб с телом в свою машину, что видит в окно влюблённая в него немолодая одинокая соседка Эми (Джоан Кроуфорд). Стив вывозит короб в близлежащий лес и там закапывает его.

Когда Стив возвращается домой, к нему заходит Эми. Она видит раскрытый чемодан Джудит и понимает, что жена собирается уйти от Стива, но её самой дома нет. Эми пытается обнимать Стива и начинает строить планы общей жизни с ним, однако он пытается уклониться. В этот момент ему повторно звонит Либби, и, представляясь именем Сюзетт, говорит: «Я видела, что вы сделали, и я знаю, кто вы». Решив, что кто-то действительно видел, как он убил жену, Стив начинает паниковать. Он быстро выпроваживает Эми из дома, и предлагает Либби встретиться, чтобы обсудить все вопросы. Но Эми тайно проникает в его ванную комнату и подслушивает разговор, решив, что Стиву звонит его тайная любовница. Кроме того, она видит в ванной комнате окровавленную одежду Джудит и догадывается, что произошло.

Либби заинтригована голосом Стива и решает на него посмотреть. Она берёт машину матери, сажает вместе с собой Кит и Тэсс, и подъезжает к дому Стива. Оставив девочек в автомобиле, Либби подходит к его окну, но случайно роняет цветочный горшок. Как будто почувствовав что-то, Стив с ножом выходит во двор. Однако девушку фактически спасает Эми, которая замечает её во дворе, и решает, что Либби и есть любовница Стива. Она набрасывается на неё с бранью, загоняет обратно в машину и заставляет уехать, напоследок отобрав техпаспорт автомобиля. Затем Эми снова заходит к Стиву и начинает требовать, чтобы он на ней женился и поехал в океанский круиз, угрожая, что в противном случае расскажет о своих подозрениях в отношении убийства Джудит. Эми бросает техпаспорт Либби Стиву на стол, говоря, что поймала во дворе его любовницу. Как будто признавая победу Эми, Стив наливает по бокалу шампанского, и после тоста о любви, неожиданно бьёт её ножом в живот. Взяв документы на автомобиль Мэннерингов, Стив едет по указанному там адресу.

Старшие Мэннеринги тем временем не могут связаться с девушками по телефону и в волнении просят местного шерифа проверить, всё ли у них дома в порядке. Однако к тому моменту, когда приезжает полицейский, девушки успевают вернуться и говорят, что играли в хозяйственном доме. Вскоре приезжает отец Кит, и забирает дочь. На пути домой Кит слышит по радио срочное сообщение о найденном в лесу трупе женщины и о приметах мужчины, которого видели выходящем из леса этим вечером.

Стив подъезжает к дому Мэннерингов, и, пройдя внутрь, требует Либби сознаться в том, что она действительно знает. Либби уверяет его, что её звонок был обычным телефонным розыгрышем, и она выбрала его номер телефона из справочника совершенно случайно. Как будто успокоившись, Стив возвращает Либби документы на автомобиль и выходит во двор, но продолжает следить за домом с улицы. Добравшись до дома, Кит звонит Либби и рассказывает ей о сообщении по радио и о приметах подозреваемого. Либби отвечает, что по описанию он очень похож на Стива. Услышав через окно этот разговор, Стив врывается в дом, но Либби и Тесс успевают убежать от него. Либби выскакивает на улицу и садится в родительскую машину, но она никак не заводится. Неожиданно с заднего сиденья поднимается Стив, который начинает душить Либби, но в этот момент в него стреляет полицейский, только что приехавший вместе с отцом Кит.

В ролях

• Джоан Кроуфорд — Эми Нелсон
• Джон Айрленд — Стив Марак
• Лейф Эриксон — Дейв Мэннеринг
• Сара Лейн — Кит Остин
• Энди Гарретт — Либби Мэннеринг
• Шэрил Локк — Тесс Мэннеринг

Авторы сценария, режиссёр и участие Джоан Кроуфорд

По романам сценариста Уильяма П. МкГайверна были поставлены фильмы нуар «Большая жара» (1953) Фритца Ланга, «Полицейский-мошенник» (1954) и «Ставки на завтра» (1959) Роберта Уайза, а позднее — триллер «Ночь фокусника» (1980). По роману Урсулы Кёртисс «Запретный сад» был поставлен весьма успешный психологический хоррор-триллер в стиле психо-бидди «Что случилось с тётушкой Элис?» (1969) с Джеральдин Пейдж в главной роли.

Режиссёр Уильям Касл «оттачивал своё мастерство, лепя как блины фильмы категории В для „Коламбиа“», в итоге создав себе имя благодаря серии рекламных трюков, которые он применял для продвижения своих фильмов ужасов, таких как «Мрак» (1958), «Дом на холме призраков» (1959) и «Звоночек» (1959). В 1964 году Касл снял свой первый фильм ужасов с участием Джоан Кроуфорд — «Смирительная рубашка» (1965), отказавшись по её требованию от своих фирменных трюков.

«Приближаясь к своему 60-летию, Кроуфорд была уже больше не в состоянии достичь своих прежних звёздных высот, но ей доставляло наслаждение признание её имени у нового поколения кинозрителей… После своего (успешного) позднего возвращения в фильме Роберта Олдрича „Что случилось с Бэби Джейн?“ (1962), Джоан Кроуфорд снова стала горячим товаром… Кассовый успех „Смирительной рубашки“ (1964) вновь соединил Касла и Кроуфорд в этом фильме год спустя». Ранее Кроуфорд играла вместе и Джоном Айрлендом в драме «Королева пчёл» (1955).

Место фильма в развитии жанра

Как написал Ричард Харланд Смит, "фильм является пророческим и опережающим время путешествием в подкатегорию фильма ужасов, называемую подростковый хоррор… Тема «подростки в опасности» не была совершенно новой для кино в 1965 году, но за редким исключением молодые персонажи помещались «в менее тяжёлый научно-фантастический мир, в частности, в фильмах „Гигантский коготь“ (1957), „Капля“ (1958), „Гигантский монстр Джила“ (1959) и „Тинейджеры из космоса“ (1959)». В 1970-е годы убийство подростков перестало вызывать столь резкие протесты со стороны зрителей и критики, но на момент создания этого фильма Касл благоразумно сохранил жизни подростков. Хотя количество трупов в этом фильме «чрезвычайно мало (всего два убийства), тем не менее, он во многом он стал моделью для таких классических фильмов жанра слэшер, как „Чёрное рождество“ (1974) Боба Кларка, „Хэллоуин“ (1978) Джона Карпентера, „Когда звонит незнакомец“ (1979) Фреда Уолтона и „Крик“ (1996) Уэса Крейвена».

По мнению Смита, «изображение типичного американского пригорода как рассадника психосексуальных тревог, вуайеризма, шантажа и убийств, скрытого за ширмой неизменного американского образа жизни, говорит о месте фильма в одном ряду между популярными телесериалами „Пейтон плейс“ (1964-69) и „Твин пикс“ (1990-91)».

Оценка критики

Журнал «TimeOut» назвал фильм «типичным саспенс-шокером Касла с хорошей завязкой», а Деннис Шварц — «стильным маленьким триллером Касла без его обычных трюков». Сандра Бреннан охарактеризовала фильм как «страшный, но не настолько уж пугающий». Примерно также оценил его и «TimeOut», написав, что в фильме есть «несколько страшных моментов, но всё зависит от вашей восприимчивости». Говард Томпсон в «Нью-Йорк таймс» высоко оценил сюжет фильма, написав далее: «Выходя под гром фанфар, с составом во главе с Джоан Кроуфорд, фильм превращается в излишне подробную экспансию отличной идеи;… при уплотнении на полчаса картина могла бы стать более привлекательной и страшной». В частности, Томпсон назвал «избыточной» главу в середине фильма «с возбуждённым, ворчливым киллером, которого играет Джон Айрленд, и его хищной, жадной до любви соседкой, мисс Кроуфорд». Дональд Гуариско отметил, что «этот триллер Уильяма Касла его позднего периода никогда не поднимается до лихорадочных высот „Звоночка“ и „Убийственного“, но терпеливому зрителю принесёт несколько приятных необычных моментов». Далее он пишет, что «необычное сочетание в сценарии театральности суб-хичкоковского триллера и морализаторства на тему „папа знает лучше“ так в полной мере и не достигает степени лихорадочности, необходимой для высококлассного триллера, но странным образом захватывает в достаточной степени, чтобы увлечь зрителя». Гуариско заканчивает словами, что «в конечном итоге, фильм является одной из менее значимых работ в фильмографии Касла, но игра Джоан Кроуфорд и несколько вспышек вычурных театральных эффектов делают его стоящим зрелищем для поклонников китча».

Режиссёрская работа Уильяма Касла получила противоречивую оценку. Так, Дональд Гуариско прямо отметил, что «наилучшим элементом фильма является режиссёрская работа Уильяма Касла: он создаёт вдохновляющую вариацию на тему сцены в душе из „Психо“, а также запоминающийся зловещий и напряжённый финал в уединённом доме на городской окраине». С другой стороны, Говард Томпсон посчитал, что «к сожалению, режиссёр-продюсер Уильям Касл упустил темп» по ходу повествования, признавая при этом, что «Мистер Касл поставил отличный, бросающий в дрожь решающий поединок с участием Гарретт, маленькой Шерил и выслеживающего их Айрленда»,.

Игра Кроуфорд в картине была оценена в целом положительно, хотя роль у неё сравнительно небольшая. Журнал «TimeOut» написал, что «несмотря на указание её в качестве звезды в титрах фильма, Кроуфорд… исполняет роль второго плана», при этом ей отлично удался «её яростный выход в качестве крайне возбуждённой любовницы, которая ревниво пытается шантажировать психа, чтобы он на ней женился».С этим мнением согласен и Гуариско, отметивший, что «единственную действительно запоминающуюся игру даёт Джоан Кроуфорд, которая разрывает свою роль второго плана с пожирающей сцену энергией, и за ней интересно смотреть».

Томпсон в «Нью-Йорк таймс» высоко оценил игру молодых актрис, написав, что «молодёжь, Энди Гарретт, Сара Лейн и бойкий ребёнок по имени Шерил Локк доставляют наслаждение». Такого же мнения придерживается и Шварц: «Три дурачащиеся девочки просто великолепны, делая фильм достоверным и страшным». Гуариско также назвал актёрскую игру «достойной», отметив тем не менее, что актёрам «не хватает искры, которая могла бы оживить историю: Сара Лейн и Энди Гарретт компетентны, но не слишком харизматичны в качестве героинь-подростков, а Джон Айрленд слабо исполняет роль убийцы, не делая её такой угрожающей, как следовало бы».

Римейк фильма

В 1988 году режиссёр Фред Уолтон поставил телевизионный ремейк фильма под тем же названием, главные роли в картине исполнили Роберт Кэррадайн и Дэвид Кэррадайн, а в качестве героинь-подростков — Тэмми Лорен и Шоуни Смит.

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0059297/?ref_=tttr_tr_tt Я видела, что вы сделали] на сайте IMDB
• [www.allmovie.com/movie/i-saw-what-you-did-v96078 Я видела, что вы сделали] на сайте Allmovie
• [www.rottentomatoes.com/m/i-saw-what-you-did/ Я видела, что вы сделали] на сайте Rotten Tomatoes
• [www.tcm.com/tcmdb/title/78861/I-Saw-What-You-Did/ Я видела, что вы сделали] на сайте Turner Classic Movies
• [www.youtube.com/watch?v=ntJ2GhatR0M Я видела, что вы сделали] трейлер фильма на сайте YouTube

Отрывок, характеризующий Я видела, что вы сделали

Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.