Айваз, Казым

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Казым Айваз
Личная информация
Полное имя

Казым Айваз

Гражданство

Турция Турция

Дата рождения

10 марта 1938(1938-03-10) (86 лет)

Место рождения

Ризе, Турция

Рост

173 см.

Вес

70 кг

Казы́м Айва́з (тур. Kazım Ayvaz; 10 марта 1938, город Ризе, Турция) — турецкий борец греко-римского стиля, чемпион Олимпийских игр, двукратный чемпион мира[1].



Биография

Родился в селе Чаталдере близ Ризе.

Начал заниматься борьбой в Стамбуле, в 1953 году. В 1957 году дебютировал на международной арене, завоевав «бронзу» на Кубке Адриатики. В 1958 году завоевал звание чемпиона мира. В 1959 году на чемпионате Балкан завоевал «золото», а в 1960 году остался вторым.

На Летних Олимпийских играх 1960 года в Риме боролся в категории до 79 килограммов (средний вес). Выбывание из турнира проходило по мере накопления штрафных баллов. За чистую победу штрафные баллы не начислялись, за победу по очками при любом соотношении голосов начислялся 1 штрафной балл, любое поражение по очкам каралось 3 штрафными баллами, чистое поражение — 4 штрафными баллами. В схватке могла быть зафиксирована ничья, тогда каждому из борцов начислялись 2 штрафных балла. Если борец набирал 6 или более штрафных баллов, он выбывал из турнира.

Титул оспаривали 24 человека. Казым Айваз после четвёртого круга делил первое место ещё с двумя участниками, после пятого круга, где он свёл схватку вничью, был на втором, сохраняя шансы на золотую медаль. Однако в шестом круге он проиграл фактически в финальной схватке будущему чемпиону Димитру Добреву, а в схватке за третье место проиграл румыну Йону Черня и остался за чертой призёров.

Круг Соперник Страна Результат Основание Время схватки
1 Марчиано Магнани Победа По очкам (1 штрафной балл) -
2 Раймонд Шуммер Победа Туше (0 штрафных баллов) 9:20
3 Мансур Хазрати Победа По очкам (1 штрафной балл) -
4 Иржи Корманик Победа Туше (0 штрафных баллов) 4:55
5 Болеслав Дубицкий Ничья 2 штрафных балла -
6 Димитр Добрев Поражение По очкам (3 штрафных балла) -
Финал Йон Черня Поражение По очкам (3 штрафных балла) -

В 1962 году вновь подтвердил своё звание чемпиона мира, но в 1963 году остался только семнадцатым — до этого он попал в автомобильную аварию и не восстановился полностью, лечился в Швеции, где познакомился с будущей женой.

На Летних Олимпийских играх 1964 года в Токио перешёл в лёгкий вес и боролся в категории до 70 килограммов. Регламент турнира остался прежним. Титул оспаривали 19 человек. Ещё до финальных схваток, в пятом круге, чтобы стать чемпионом олимпийских игр Казыму Айвазу было достаточно свести схватку вничью с Валериу Буларка, что турецкий борец и сделал.

Круг Соперник Страна Результат Основание Время схватки
1 Махмуд Ибрагим Победа По очкам (1 штрафной балл)
2 Давид Гванцеладзе Победа По очкам (1 штрафной балл) -
3 - - - - -
4 Иван Иванов Победа По очкам (1 штрафной балл) -
5 Валериу Буларка Ничья 2 штрафных балла -

В 1964 году стал вторым на чемпионате Балкан, в 1966 году остался четвёртым на чемпионате Европы и шестым на чемпионате мира.

На Летних Олимпийских играх 1968 года в Мехико вновь боролся в лёгком весе в категории до 70 килограммов. Регламент турнира остался прежним, но начисление штрафных баллов несколько изменилось. Как и прежде, за чистую победу штрафные баллы не начислялись, за победу за явным преимуществом начислялось 0,5 штрафных балла, за победу по очкам 1 штрафной балл, за ничью 2 или 2,5 штрафных балла, за поражение по очкам 3 балла, поражение за явным преимуществом 3,5 балла, чистое поражение — 4 балла. Борец, набравший 6 баллов из турнира выбывал. Титул оспаривали 26 человек. После двух ничьих Казым Айваз с соревнований снялся ввиду травмы.

Круг Соперник Страна Результат Основание Время схватки
1 Ион Еначе Ничья 2,5 штрафных балла -
2 Клаус Рост Ничья 2 штрафных балла -

После олимпийских игр оставил карьеру, эмигрировал в Швецию, женившись на шведке, с которой он познакомился в 1963 году, и затем работал тренером. На 2013 год проживает в Хельсингборге.[2]

Напишите отзыв о статье "Айваз, Казым"

Примечания

  1. [www.fila-official.com/index.php?option=com_content&view=article&id=768&Itemid=100236&lang=en Database]
  2. [www.acikgazete.com/yazarlar/a-haydar-nergis/2011/03/17/kazim-ayvaz-dan-sel-m-var.htm Kazım Ayvaz’dan selâm var!* — Açık Gazete]

Отрывок, характеризующий Айваз, Казым

«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.