Академический университет Петербургской Академии наук

Не следует путать с Санкт-Петербургский академический университет — научно-образовательный центр нанотехнологий РАН.

Академи́ческий Университе́т — первый российский университет, основанный Петром I в 1724 году в составе Петербургской Академии наук. Постановлением правительства РФ считается предшественником Санкт-Петербургского государственного университета, хотя этого мнения первоначально придерживались только некоторые ленинградские историки и оно не соответствовало традиционной историографии (Академический Университет фактически прекратил существование в 1766 г. и окончательно прекратил существование после объединения с гимназией в училище, а СПбГУ был основан в 1819 году).

Академический университет помещался в одном здании с Академической гимназией на Троицком подворье, с 1764 г. — на Тучковой набережной в доме баронов Строгановых.

Обучение велось с января 1726 года академиками по трём «классам»: математика, физика и «гуманиоры». Лекции читались на латинском и немецком языках. Занятия велись нерегулярно, прерывались в 1740 и в 1753 году (вторично). Первое время слушателей было немного: первоначально из Германии на восемь студентов были выписаны 17 профессоров; в 1726—1733 годах в университете обучались 38 человек. Позже в него стали переводить лучших учеников из Академической гимназии, Славяно-греко-латинской академии и других учебных заведений, главным образом, духовных (первоначально ученики определялись в Академическую гимназию, так, в числе 12 учеников Славяно-греко-латинской академии в Петербург были привезены М. В. Ломоносов, Д. И. Виноградов, Н. И. Попов. Факультетов и кафедр не было, направление преподавания определялось специальностями читавших лекции академиков.

После принятия (1747) нового Устава Академии наук значение Академического университета возросло, работа стала более организованной; студенты стали изучать древние и новые языки, словесность, математику, физику и химию, географию, историю.

В 1758—1765 годы ректором Академического университета был М. В. Ломоносов. С его смертью университет фактически прекратил своё существование. Ю. Х. Копелевич удалось обнаружить упоминания о последних днях университета в письме И. Х. Тауберта Г. Ф. Миллеру от 1 февраля 1767 г.:

Так как сочли, что остаток русских студентов при Академии лучше упразднить (abzuschaffen) и вместе с ними также и Университет ликвидировать (eingehen zu lassen), то теперь думают, как поступить с профессорами. Федоровича сделать инспектором Гимназии, Бакмейстер увольняется…

В 1770-х гг. Академический университет и Академическая гимназия были объединены в «Училище Академии». Лучшие из старших гимназистов производились в студенты и слушали лекции профессоров. Подготовка студентов в училище (гимназии) продолжалась до 1805 года.

Число студентов: в 1726 — 8 чел., в 1752 — 20, в 1758 — 16.

Среди выпускников Академического университета — действительные члены Академии наук, профессора и адъюнкты: В. Е. Адодуров (1727—1732), Г. В. Рихман (1735—1740), С. П. Крашенинников (ректор в 1750—1755), С. Я. Румовский (1748—1753), А. А. Барсов (1748—1753), С. К. Котельников, А. А. Константинов (1750—1754), П. Б. Иноходцев (1760—1765), В. Ф. Зуев (1769—1774), В. М. Севергин (1779—1785).

Литература

• Шабаева М. Ф. Академический университет. // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Россия/Просвещение/Учебное дело // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Толстой Д. А.  Академический университет в XVIII столетии: По рукоп. док. Архива АН. СПб., 1885.
• Копелевич Ю. Х.  Санкт-Петербургская Академия наук и власть в XVIII в. // Наука и кризисы: историко-критические очерки / Ред.-сост. Э. И. Колчинский. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. — С. 122—156.
• Кулябко Е. С.  М. В. Ломоносов и учебная деятельность Петербургской академии наук. — М.-Л., 1962.
• Кулябко Е. С.  Замечательные питомцы Академического университета. — Л., 1977.
• Марголис Ю. Д., Тишкин Г. А.  Единым вдохновением: Очерки истории университетского образования в Петербурге в конце XVIII — первой половине XIX в. — СПб., 2000.
• Балашов Е. М.  Материалы по истории Санкт-Петербургского университета XVIII в.: Обзор архивных документов. — СПб.., 2001.

Отрывок, характеризующий Академический университет Петербургской Академии наук

Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.