Аллен, Кит (хоккеист)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кит Аллен

Кит Аллен в составе «Саскатун Куэйкерс», ок. 1941
Позиция

защитник

Рост

178 см

Вес

86 кг

Хват

левый

Прозвище

Бинго

Гражданство

Канада Канада

Родился

21 августа 1923(1923-08-21)
Саскатун, Канада

Умер

4 февраля 2014(2014-02-04) (90 лет)
Филадельфия, США

В зале славы с 1992 года
Игровая карьера
Тренерская карьера

Кит Аллен (англ. Keith Allen; 21 августа 1923, Саскатун, Канада — 4 февраля 2014, Филадельфия, США) — канадский и американский профессиональный хоккеист (защитник), хоккейный тренер и администратор. Игровая карьера Аллена в основном прошла в клубах второстепенных профессиональных лиг Северной Америки, хотя он успел завоевать Кубок Стэнли 1954 года в составе команды «Детройт Ред Уингз». Однако он прежде всего известен как главный тренер, а затем генеральный менеджер клуба «Филадельфия Флайерз», благодаря кототрому был создан чемпионский состав «Забияк с Брод-стрит». В 1988 году Кит Аллен был удостоен Приза Лестера Патрика, а в 1992 году его имя было внесено в списки Зала хоккейной славы.





Игровая карьера

Начав выступать в юношеских любительских хоккейных клубах (первым из которых был «Норт-Батлфорд Биверз» в сезоне 1939/1940), Кит Аллен впервые выступил в ранге профессионала в клубе АХЛ «Баффало Байсонс» в 1942 году, но уже на следующий год был мобилизован в канадский флот, где больше двух лет прослужил на корвете Nanaimo[1].

Аллен вернулся в профессиональный хоккей в 1945 году и провёл в клубах АХЛ и Западной хоккейной лиги больше десятилетия. В условиях, когда в НХЛ играли только шесть команд, значительное количество сильных хоккеистов в это время проводило практически всю свою карьеру во второстепенных лигах, и Аллен не был исключением из правила. Он в общей сложности провёл в НХЛ чуть больше трёх десятков игр за два сезона в 1953-55 годах, успев, тем не менее, стать обладателем Кубка Стэнли 1954 года в составе «Детройт Ред Уингз»[1]. На следующий год Аллен также стал в составе команды «Эдмонтон Флайерз» чемпионом Западной хоккейной лиги и в этом качестве принял с командой участие в розыгрыше Эдинбург Трофи — «чемпионата мира среди низших лиг». Он завершил игровую карьеру в сезоне 1956/1957.

Дальнейшая карьера

Уже в сезоне 1956/1957 Аллен, выступавший за команду Западной хоккейной лиги «Брэндон Ригалс», стал в ней играющим тренером[2]. В следующем году он перешёл на ту же роль в клуб ЗХЛ «Сиэттл Американс» (в дальнейшем «Сиэттл Тотемс»), став там также и генеральным менеджером. «Американс», дважды заканчивавшие перед этим год на последнем месте в дивизионе, в первый же год с Алленом стали его победителями, затем уступив в первом круге плэй-офф. После этого сезона Аллен полностью переключился на тренерскую работу и в сезоне 1958/1959 стал с «Тотемс» чемпионом ЗХЛ. Этот успех стал возможен благодаря контактам Аллена в «Детройте», из которого его новый клуб получил на время нескольких ключевых игроков. Аллен оставался тренером «Тотемс» до 1965, а генеральным менеджером до 1966 года, ещё дважды приведя команду в финал ЗХЛ и в 1960 году получив от газеты Hockey News звание администратора года в низших лигах[3]. После этого он был приглашён на пост главного тренера клуба «Филадельфия Флайерз», начинавшего свой первый сезон в НХЛ после расширения 1967 года. В первый год с «Филадельфией» Аллен привёл её к победе в Западном дивизионе, состоявшем из шести новых команд, с балансом 31-32-11. Следующий год сложился менее удачно, и Аллен оставил тренерский мостик ради поста генерального менеджера «Флайерз», на котором он сменил в декабре 1969 года Бада Пойла[2].

Аллен оставался генеральным менеджером «Флайерз» 14 сезонов (до мая 1983 года[4]). За это время команда 12 раз выходила в плэй-офф (шесть раз — как победитель дивизиона), четыре раза в финал Кубка Стэнли и дважды — в 1974 и 1975 годах — его выигрывала с общим балансом в 61,2 % побед (563-322-194). Аллен сыграл ключевую роль в формировании как скандально-агрессивного, нацеленного на победу любой ценой коллектива, получившего прозвище «Забияки с Брод-стрит» (англ. Broad Street Bullies) и блиставшего в середине 70-х годов, так и следующего поколения команды, пробившегося в два финала Кубка Стэнли десятилетие спустя. Его решения в процессе драфтов привели в команду таких игроков, как Рик Маклиш, Билл Клемент, ведущие тафгаи «Флайерз» Дэйв Шульц и Боб Келли и будущие члены Зала хоккейной славы Бобби Кларк и Билл Барбер, а во втором поколении — Брайан Пропп[en], Рик Токкет, Пелле Линдберг[en] и Рон Хекстолл. Но особую славу принесли Аллену сделки по обмену игроками, в которых он был признанным мастером, заработав прозвище «Вор Кит» (англ. Keith the Thief). По словам владельца «Флайерз» Эда Снайдера, ему неизвестно ни одной неудачной сделки Аллена. Среди игроков, которые пришли в «Филадельфию» в результате его сделок, были вратарь Берни Парент[en] (в будущем ещё один член Зала хоккейной славы), защитник Барри Эшби и форварды Реджи Лич, Терри Крисп[en] и Андре Дюпон. Именно Аллен привёл на пост тренера «Филадельфии» сначала Фреда Шеро, выигравшего с ней два Кубка Стэнли, а затем будущего чемпиона Олимпийских игр Пэта Куинна, с которым команда провела рекордную для НХЛ серию из 35 побед подряд в сезоне 1979/1980. В 1980 году Кит Аллен был назван газетой Hockey News администратором года в НХЛ, в 1988 году получил Приз Лестера Патрика за вклад в развитие американского хоккея[4], а в 1992 году был избран в Зал хоккейной славы в категории «Строитель» (англ. Builder), включающей людей, внесших выдающийся вклад в развитие хоккея.[2][5]

В последние четыре года жизни Аллен страдал от деменции, проведя их в доме престарелых. Он умер в феврале 2014 года, оставив после себя вдову, Джойс, и троих детей[5].

Награды и звания

Игровая карьера

Тренерская и административная карьера

Напишите отзыв о статье "Аллен, Кит (хоккеист)"

Примечания

  1. 1 2 [www.legendsofhockey.net/LegendsOfHockey/jsp/LegendsMember.jsp?mem=B199201 Кит Аллен] на сайте Зала хоккейной славы  (англ.)
  2. 1 2 3 Adam Kimelman. [www.nhl.com/ice/news.htm?id=703682 Allen, architect of 'Broad Street Bullies,' dies at age 90]. NHL (February 4, 2014). Проверено 21 января 2015.
  3. Jeff Obermeyer. [www.seattlehockey.net/Seattle_Hockey_Homepage/Articles_files/KeithAllen.pdf Keith Allen]. Seattlehockey.net. Проверено 21 января 2015.
  4. 1 2 [flyers.nhl.com/club/page.htm?id=35745 Биография] на официальном сайте «Филадельфия Флайерз»  (англ.)
  5. 1 2 Mike Sielski. [articles.philly.com/2014-02-06/news/47053336_1_broad-street-bullies-don-saleski-tom-bladon Broad Street Bullies GM Keith Allen dies at 90]. Philly.com (Februaty 6, 2014). Проверено 22 января 2015.

Ссылки

  • [www.legendsofhockey.net/LegendsOfHockey/jsp/LegendsMember.jsp?mem=B199201 Кит Аллен] на сайте Зала хоккейной славы  (англ.)
  • [www.nhl.com/ice/player.htm?id=8444873 Статистика] на официальном сайте НХЛ  (англ.)
  • [flyers.nhl.com/club/page.htm?id=35745 Биография] на официальном сайте «Филадельфия Флайерз»  (англ.)

Отрывок, характеризующий Аллен, Кит (хоккеист)

– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.