Алхазов, Яков Кайхосрович

Яков Кайхосрович Алхазов
Генерал-майор Я. К. Алхазов, 1877 год
Дата рождения	1 января 1826(1826-01-01)
Дата смерти	3 ноября 1896(1896-11-03) (70 лет)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Звание	Генерал от инфантерии
Командовал	Копорский пехотный полк, 2-я бригада 19-й пехотной дивизии, 41-я пехотная дивизия, Кавказская гренадерская дивизия, 3-й армейский корпус
Сражения/войны	Венгерский поход 1849 года, Польский поход 1863 года, Русско-турецкая война (1877—1878)
Награды и премии

Яков Кайхосрович Алхазов (Алхазишвили, Алхазян) (арм. Ալխազյան Հակոբ Կայխոսրովի, груз. იაკობ ქაიხოსროს ძე ალხაზიშვილი; 1826—1896) — российский генерал, участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг.

Биография

Согласно разным источникам армянин или грузин по происхождению, родился 1 января 1826 года.

По окончании с отличным успехом курса во 2-м кадетском корпусе, где имя его записано на мраморную доску, Алхазов 10 августа 1844 года был произведён в прапорщики лейб-гвардии Финляндского полка и 10 апреля 1848 года в подпоручики. Произведённый 3 апреля 1849 года в поручики Алхазов в том же году участвовал в Венгерском походе. 6 декабря 1853 года получил чин штабс-капитана.

Во время Крымской войны находился в составе войск, охранявших прибрежье Петербургской и Выборгской губерний от высадок союзного англо-французского флота. В 1856 году получил орден св. Станислава 3-й степени, в 1859 году — орден св. Анны 3-й степени и в 1861 году — орден св. Станислава 2-й степени. 30 августа 1860 года получил чин капитана.

В 1863—1864 годах Алхазов, будучи 19 февраля 1863 года произведён в полковники, участвовал в усмирении польского мятежа и за отличия был награждён орденами св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, св. Анны 2-й степени с мечами и императорской короной и св. Владимира 3-й степени.

12 мая 1864 года Алхазов был назначен командиром 4-го пехотного Копорского полка, 30 августа 1873 года произведён в генерал-майоры и назначен командиром 2-й бригады 19-й пехотной дивизии на Кавказ. В 1876 году получил орден св. Станислава 1-й степени.

В русско-турецкую войну 1877—1878 годов Алхазов сначала был назначен начальником Кутаисского отряда (12 апреля 1877 года), а затем соединённых Кутаисского, Сухумского, Ингурского и Гурийского отрядов, с которыми усмирил волнения среди абхазцев и заставил турецкий десант очистить Абхазию и всё Черноморское побережье Кавказа; в воздаяние этих заслуг Алхазов был награждён орденом св. Георгия 4-й степени

За очищение Абхазии и всего Кавказского прибрежья от неприятеля

За отличную храбрость и распорядительность в делах на р. Галидзге, и у м. Очамчиры получил орден св. Анны 1-й степени с мечами. После отплытия турок с берегов Кавказа Алхазов вошёл со своей бригадой в состав войск, действовавших на Кавказско-турецкой границе, и в сентябре 1877 г. участвовал в трёхдневном сражении на Аладжинских высотах с армией Мухтар-паши. В начале октября Алхазов принял участие во вторичном обложении Карса, командуя сперва Магараджикским и впоследствии Карсским отрядом, а 24 октября руководил усиленной рекогносцировкой юго-восточных фортов Карса. 6 ноября, при штурме этой крепости, он начальствовал над колонной, штурмовавшей форты Хафиз-паша и Карадаг. При взятии первого из этих фортов лично командовал батальоном Кутаисского полка и одним из первых вошёл в Карс. Будучи контужен в левый висок осколком гранаты, Алхазов должен был покинуть театр военных действий до окончания войны, за отличия в которой, кроме названных выше наград, получил 24 октября 1877 года чин генерал-лейтенанта и 19 декабря 1877 года орден св. Георгия 3-й степени № 556.

При взятии штурмом крепости Карса, в ночь с 5 на 6 Ноября 1877 года, начальствуя войсками, направленными на укрепление Хафис, и лично предводительствуя частью их на штурм, завладел этим укреплением

В Карсе одна из улиц в честь его была названа Алхазовской. Среди прочих наград за эту кампанию Алхазов имел ордена св. Анны 1-й степени с мечами и св. Владимира 2-й степени с мечами.

13 декабря 1878 года Алхазов был назначен начальником 41-й пехотной дивизии, 27 февраля 1883 года получил в командование Кавказскую гренадерскую дивизию, 6 июля 1885 года — 3-й армейский корпус и 30 августа 1891 года был произведён в генералы от инфантерии; 19 октября 1894 года он был назначен членом Военного совета. Среди прочих наград Алхазов имел ордена Белого Орла (1882 год) и св. Александра Невского (1889 год, бриллиантовые знаки к этому ордену пожалованы в 1894 году).

Скончался 3 ноября 1896 года в Санкт-Петербурге.

Награды

• Орден Святого Георгия 3-й ст. (1877)
• Орден Святого Георгия 4-й ст. (1877)
• Орден Святого Владимира 2-й ст. с мечами (1877)
• Орден Святого Владимира 3-й ст. с мечами (1864)
• Орден Святого Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (1863)
• Орден Святого Александра Невского (1889)
• Бриллиантовые знаки к ордену Святого Александра Невского (1894)
• Орден Белого Орла (1882)
• Орден Святой Анны 1-й ст. с мечами (1877)
• Орден Святой Анны 2-й ст. с мечами (1863)
• Императорская корона к ордену Святой Анны 2-й ст. (1863)
• Орден Святой Анны 3-й ст. (1859)
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1876)
• Орден Святого Станислава 2-й ст. (1861)
• Орден Святого Станислава 3-й ст. (1856)
• Знак отличия «За XL лет беспорочной службы» (1886)
• Бриллиантовый перстень с вензелем императора Александра II (1868 и 1871)
• Прусский орден Красного орла 2 ст. (1878)
• Черногорская медаль (1878)

Источники

• Алхазов, Яков Кайхосрович // Алжирские экспедиции — Аракчеев, граф, Алексей Андреевич. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911. — С. 344—345. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.] ; 1911—1915, т. 2).</span>
• Редакция журнала. [vivaldi.nlr.ru/pm000020463/view#page=284 Генерал-майор Я. К. Алхазов] // Иллюстрированная хроника войны. Приложение к «Всемироной иллюстрациии» : журнал. — 1878. — № 86. — С. 288.
• Список генералам по старшинству. Исправлено по 1 января. СПб., 1886
• [vivaldi.nlr.ru/bx000010486/view#page=84 Альхазов Яков Кайхосрович] // Список генералам по старшинству. Составлен по 1 сентября 1896 года. — СПб.: Военная типография, 1896. — С. 56.

Отрывок, характеризующий Алхазов, Яков Кайхосрович

Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал: