Альмухаметов, Газиз Салихович

Газиз Салихович Альмухаметов
Место рождения:	д. Мурапталово Оренбургского уезда Оренбургская губерния (ныне Куюргазинский район, Башкортостан)
Профессия:	певец и композитор
Театр:	Башкирский театр оперы и балета

Гази́з Сали́хович Альмухаме́тов (башк. Ғәзиз Сәлих улы Әлмөхәмәтов, тат. Газиз Салих улы Әлмөхәммәтов; 1895—1938) — башкирский и татарский певец и композитор, музыкально‑общественный деятель. Первый из певцов удостоился звания «Народный артист Башкирской АССР» (1929).

Биография

Альмухаметов Газиз Салихович родился 29 октября 1895 года в деревне Мурапталово Стерлитамакскогоуезда Уфимскойгубернии (ныне Куюргазинского района Башкортостана). По национальности башкир.

Мать — Галима родила 20 детей — все сыновья, из которых в тяжёлое голодное время выжили только шестеро. Семья бедствовала, все трудились, даже дети. Отец его батрачил, батрачили и пятеро братьев Газиза. Газиз с 5—6 лет начал петь — его родители Салих и Галима хорошо пели. Их пение любили слушать жители Мурапталово и окрестных деревень.

После того как отец умер от туберкулёза, Газиз с 7 лет нанимается пасти скот. В 1908 году Газиз уезжает в поисках заработка в г. Ташкент вместе со своим братом Абдрахманом.

В Средней Азии Газиз летом работал на виноградниках, а зимой учился в медресе, занимался пением. Газиза стали приглашать на любительские вечера, где он исполнял башкирские и татарские народные песни.

Живя в Ташкенте, Альмухаметов концертирует в ташкентских парках. Вскоре известность Газиза Альмухаметова как профессионального певца выходит за пределы Средней Азии. Она достигает Сибири, Татар­стана и Башкортостана. В 1914 году начинает гастролировать среди татарского и башкирского населения в По­волжье, Сибири, Казахстане.

Участвовал в башкирском национально-освободительном движении. Служил в составе контрразведки при Оренбургском военном отделе Башкирского военного совета (БВС). Согласно Приказу № 34 БВС от 4 сентября 1918 года, был оставлен в должности руководителя Кипчакского добровольческого отряда (в означенной должности с 1 августа 1918 года).

В 1920 году занимался в Народной консерватории в Ташкенте, позднее консультировался в консерватории в Москве.

С 1921 года сочетает концертную деятельность с собиранием башкирских и татарских народных песен и композиторским творчеством. Интересуется фольклором восточных народов, башкирскими и та­тарскими народными песнями, их историей, легендами. Постепенно становится фольклори­стом-собирателем и исполнителем.

1922—1929

В 1922—1929 гг. живёт в Казани, концертирует, пишет песни, работает над операми вместе с Султаном Габяши и В. И. Виноградовым.

Пишет эскизы оперы «Сания» на либретто татарского писателя Фатиха Амирхана. Вместе с Султаном Габяши и Василием Виноградовым продолжает работать над «Санией».

25 июня 1925 года в Казани состоялась премьера «Сании». Большой ус­пех окрылил авторский коллектив. За первой татарской оперой последовала вторая — «Эшче(Рабочий)». Обе оперы получили большой отклик: партитура «Сании» и фотографии авторов и исполнителей экспонировались на Международной выставке во Франкфурте-на-Майне, а «Эшче» была показана летом 1930 года в Москве на Всесоюзной олимпиаде национальных театров.

1929—1938

С 1929 года жизнь и творчество Альмухаметова связаны с Уфой. Альмухаметов — автор брошюры «В борьбе за создание башкирской советской музыки» (Уфа, 1933), в которой впервые освещается состояние башкирской музыкальной культуры и намечены перспективы её развития.

В Уфе выступает с концертами и пишет музыку. Газиз Альмухаметов стал одним из организаторов Башкирской студии при Московской консерватории имени П. И. Чайковского и инициатором открытия Башкирской филармонии. В поисках одарённых певцов выезжает в районы республики.

В 1929 году к 10-летию Башкирской АССР Газиз Салихович в соавторстве с Габяши и Виноградовым написал торжественный марш «Башкортостан». Альмухаметов исполнил его в правительственном концерте для делегатов VII Всебашкирского юбилейного съезда Советов. На этом съезде было принято решение о присуждении певцу звания «Народный артист Башкирской АССР».

С 1932 года работал в Уфимском музыкальном училище и одновременно в Башкирском научно-исследовательском институте языка и литературы. Им записаны башкирские народные песни «Ашкадар», «Буранбай», «Тафтиляу», «Урал», отрывок из эпического сказания «Кунгыр-буга» и другие.

В своих концертных поездках и экспедициях по сбору фольк­лора Газиз Салихович продолжал поиски новых талантов для оперной студии, становясь наставником многих будущих масте­ров: певцов, музыкантов, композиторов. Среди них Бану Валеева, Хабир Галимов, Габдрахман Хабибуллин, Загир Исмагилов, Хусаин Ахметов, Зайтуна Ильбаева, Ульяна Калинина-Сыртланова, Асма Шаймуратова, Марьям Габдрахманова, Муслима Мусина. Окончив башкирскую студию при Московской государственной консерватории, каждый из них внёс свою лепту в развитие музыкального искусства и культуры родной республики.

Альмухаметов не ограничивал свой репертуар народными песнями, классическими романсами и ариями, а создавал также собственные оригинальные вещи. Его баллада «Зловещий ветер» — одно из первых сочинений в этом жанре в башкирской и татарской музыке. Своеобразна песня «На смерть Маяковского», очень популярна была лирика: «Лодки», «Пишу песни», «На берегу Агидели».

Альмухаметов готовил национальный репертуар для будущего оперного театра. Им были заказаны новые оперы С. Габяши, А. Ключарёву. Переводились на башкирский язык итальянские — «Тайный брак» Чимарозы и «Прекрасная мельни­чиха» Паизиелло.

В Уфе же Альмухаметов дважды тяжело переболел тифом. Две его дочери умерли в младенческом возрасте.

Репрессирован 11 декабря 1937 года. В тюрьме пел перед решёткой для всех заключённых, исполнял песни «Урал» и «Буранбай».

Альмухаметов Газиз Салихович был расстрелян 10 июля 1938 года, реабилитирован в 1957 году.

Сочинения

• Башҡорт сәвит музыкаһы тыуҙырыу өсөн көрәш юлында . Өфө, 1933. (башк.)

Память

• В 1968 году учрежден Республиканский конкурс молодых певцов на приз им. Газиза Альмухаметова.
• В 1994 году его имя присвоено Республиканской музыкальной школе города Уфы.
• О жизни и творчестве Г. С. Альмухаметова в 1994 году в студии ГТРК «Башкортостан» снят документальный фильм «Я песней к вам возвращусь» (сцен. Э. М. Давыдова, реж. Ф. С. Сафиуллина).
• В 1995 году в честь 100‑летия со дня рождения Народного артиста БАССР в д. Мурапталово был открыт музей Г. С. Альмухаметова.

Литература

• Атанова Л. П. Жизнь как песня. — Уфа, 1973.
• Газиз Альмухаметов и Султан Габяши в Казани: Материалы и документы. — Уфа, 1995.

Ссылки

• [www.e-vid.ru/index-m-192-p-63-article-10269-print-1.htm Как рождалась «Сания»]
• [башкирская-энциклопедия.рф/index.php/prosmotr/2-statya/9397-almukhametov-gaziz-salikhovich Давыдова Э. М. Альмухаметов Газиз Салихович//Статья в Башкирской энциклопедии]. Проверено 21 января 2014.

Отрывок, характеризующий Альмухаметов, Газиз Салихович

– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.