Андреевич, Яков Максимович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Андреевич 2-й Яков Максимовичподпоручик, декабрист, брат декабриста Андреевича 1-го Гордея Максимовича.





Семья

Яков Максимович родился в марте 1801 года в Переяславском уезде Полтавской губернии в дворянской семье. Потомок запорожских казаков. Земли и крепостных крестьян не имел.

Военная служба

В октябре 1811 года записан солдатом в Тверской драгунский полк в Молдавии. 31 декабря 1811 года — юнкер. 9 марта 1812 года прибыл в Дворянский кавалерийский эскадрон в Санкт-Петербурге. Оттуда направлен в во 2 кадетский корпус. 5 мая 1816 года переведён в Дворянский полк. После окончания обучения в кадетском корпусе направлен в звании прапорщик во 2 легкую роту 15 артиллерийской бригады.

1 февраля 1819 года переведен в 1-ю батарейную роту. В 1819 году прикомандирован к свите императора по квартирмейстерской части в 3 пехотный корпус. В 1822 году переведен в 3 легкую роту 8 артиллерийской бригады. 3 мая 1823 года произведён в звание подпоручик. В 1825 году переведен во 2 легкую роту, а оттуда — в 1 батарейную роту. С сентября 1825 года находился при Киевском арсенале.

Член Общества соединенных славян

Яков Максимович был принят в Общество соединенных славян летом 1825 года в Лещинском лагере. Был одним из самых активных декабристов: дал клятву пожертвовать всем для переворота, согласился на цареубийство, предлагал арестовать цесаревича Константина при проезде его в 1825 году через Таганрог, во время восстания Черниговского полка объезжал воинские части с призывом к восстанию. Безуспешно пытался уговорить А. З. Муравьева принять участие в мятеже и поднять восстание в других воинских частях.

На квартире Андреевича приняты цель и правила Общества, принесена клятва умереть за свободу.

Арестован 14 января 1826 года в Киеве. В тот же день отправлен в Белую Церковь, где 15 января допрошен, и возвращён в Киев. Из Киева отправлен в Могилев в Главную квартиру 1 армии, где допрошен Комиссией военного суда. Доставлен в Санкт-Петербург на главную гауптвахту 11 февраля 1826 года. В этот же день переведен в Петропавловскую крепость.

На следствии всё отрицал, и по приказу Николая I 18 февраля был закован в ручные кандалы железа, которые сняты 27 апреля 1826 года.

Каторга и ссылка

Осуждён по I разряду. 10 июля 1826 года приговорён в каторжную работу вечно. 22 августа 1826 года срок каторги был сокращён до 20 лет.

23 июля 1826 года отправлен в Шлиссельбург, а 2 октября 1827 года — в Сибирь. Прибыл в Читинский острог 20 декабря 1827 года. Оттуда в сентябре 1830 года переведён в Петровский завод, где оставался до 1839 года. На каторге сошёл с ума[1].

Художник-любитель. Для Читинской Михайло-Архангельской церкви написал икону Спасителя, несущего крест.

8 ноября 1832 года срок каторги сокращён до 15 лет, а 14 декабря 1835 года до 13 лет.

По указу от 10 июля 1839 года определён на поселение в Верхнеудинск. Умер в местной больнице 18 апреля 1840 года. Похоронен на кладбище у Троицкого собора. Могила находилась в 40 метрах на юго-западу от церкви, на кресте был мраморный ангелочек с крыльями и надписью «спаси и сохрани». Кладбище снесено в 1949 году. Могила утеряна.

По данным П. Т. Трунева Я. М. Андриевич умер 20 апреля от цинги[2].

Напишите отзыв о статье "Андреевич, Яков Максимович"

Примечания

  1. «Психически заболели И. Ф. Фохт и А. Ф. Фурман. Утверждение Лунина [в „Разборе донесения, представленного Российскому императору Тайной Комиссией в 1826 году“] о „сумасшествии“ Г. С. Батенькова, М. И. Муравьёва-Апостола, П. И. Фаленберга, В. И. Враницкого и Я. М. Андреевича не подтверждается документами» (Мемуары декабристов. Северное общество.— М.: Издательство МГУ, 1981, с.382)
  2. «Декабрист Я. М. Андреевич»//Бурят-Монгольская правда. 1924, 25 декабря

См. также

Литература

  • Записки и письма И. И. Горбачевского. — М., 1925
  • Воспоминания Бестужевых. — М.: Литература, 1951
  • Записки, статьи, письма декабриста И. Д. Якушкина. — М., 1951;
  • Декабристы: Биогр. справочник / Под ред. М. В. Нечкиной. — М., 1988.
  • Следственное дело // Восстание декабристов. Документы и материалы. — М., 1926. — Т. 5. — С. 345—408.
  • Иваненко Е. А. Я. М. Андреевич — узник Киевской крепости // Декабристские чтения. — Вып. 2. — К., 1989.

Отрывок, характеризующий Андреевич, Яков Максимович

Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.