Афанасьев, Георгий Емельянович

Георгий Емельянович Афанасьев
Род деятельности:	историк, педагог, журналист, общественный деятель, Министр иностранных дел Украины
Дата рождения:	28 февраля 1848(1848-02-28)
Место рождения:	Уфа Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя→
Дата смерти:	15 декабря 1925(1925-12-15) (77 лет)
Место смерти:	Белград Королевство сербов, хорватов и словенцев

Георгий Емельянович Афанасьев (28 февраля 1848, Уфа — 15 декабря 1925, Белград) — историк, педагог, доктор исторических наук, журналист, общественный деятель, Министр иностранных дел Украины в 1918 году.

Биография

Сын военного. Учился в Оренбургской (Уфимской) гимназии, с 1865 по 1869 год обучался на историческом отделении Новороссийского университета в Одессе.

Будучи студентом принимал активное участие в общественной жизни. Был одним из руководителей студенческого кружка, попал в списки «неблагонадежных». По окончании университета в 1869 году был оставлен в университете для приготовления к профессорскому званию по кафедре всеобщей истории, позже — приват-доцент кафедры всеобщей истории (1884). Преподавал историю в одной частных одесских женских гимназий.

Доктор всеобщей истории по подозрению в «неблагонадежности» подвергался травле. Так и не стал профессором.

В 1894 году переехал в Киев и стал директором (управляющим) конторой Государственного банка. Благодаря его стараниям, в 1905 г. по проекту архитектора Вербицкого и инженера Кобелева было построено новое здание банка в Киеве. Являлся бессменным директором Киевского банка до конца 1918 года.

Работая директором банка, Афанасьев также возглавил Товарищество взаимного кредита, открыл в Киеве коммерческое училище и гимназию, занимался благотворительной деятельностью, в частности, в области здравоохранения.

Государственная деятельность

После государственного переворота в Киеве (29 апреля 1918 г.) и свержения правительства УНР была провозглашена Украинская Держава, гетман Павел Скоропадский пригласил в формируемое правительство историка и финансиста Г. Афанасьева, который с 3 мая 1918 года вошел в его состав в качестве государственного контролера.

С ноября до 14 декабря 1918 года — министр иностранных дел.

Новым министром иностранных дел был Афанасьев, профессор, самый популярный в Киеве человек, с огромной эрудицией, он имел один огромный недостаток — был слишком стар

— Павел Скоропадский. Спогади. Кінець 1917 — грудень 1918.

На этой должности безуспешно пытался изменить внешнеполитический курс Украины, и заключить союз со странами Антанты.

Скоропадский высказывался о нем, как о человеке весьма склонном к союзу с Антантой, при этом вредящего союзу Украины с Германией и «мало обращавшего внимание на реальную ситуацию».

Противники Скоропадского из украинского национального лагеря упрекали Афанасьева в русском происхождении и антиукраинской позиции в языковом вопросе. Один из них в записке Совету Министров 15 сентября 1918 писал

"г. Афанасьев — государственный контролер, впоследствии министр иностранных прав, русский из Уфы (Сибирь). Последовательный враг украинства, вел кампанию против украинского языка, который называл «грубым и угловатым»

.

Не обошли вниманием и подписание Афанасьевым в числе 9 гетманских министров (Н. Василенко, А. Ржепецкий, С. Гербель, С. Гутник, Романов, В. Зеньковский, В. Колокольцов, Ю. Вагнер, Афанасьев и С. Завадский) записки премьеру Ф. Лизогубу в октябре 1918, в которой выразили требования федерации с Россией.

После падения гетманата, приехал в Одессу, Сотрудничал с «Одесским листком», где публиковались его статьи. Позже эмигрировал в Сербию (Королевство сербов, хорватов и словенцев). Был избран профессором истории на философском факультете Белградского университета, где проработал до смерти в 1925 году.

Научная деятельность

Главным предметом исследований ученого была Франция. Отдельным страницам её истории он посвятил свою магистерскую («Главные моменты министерской деятельности Тюрго» (Одесса, 1884)) и докторскую диссертации («Условия хлебной торговли во Франции в конце XVIII века» , 1892), для которых собрал ценные материалы в архивах Парижа.

В 1892 году вышла объемная (более 500 стр.) книга Е. Афанасьева «Условия хлебной торговли во Франции в конце XVIII века». В докладе во Французской академии наук видный французский историк П. Левассёр заявил:

«Этот труд, выполненный иностранцем, …делает большую честь его автору и будет, несомненно, полезен всем тем, кто будет заниматься экономической историей XVIII в.».

Почти одновременно с русским изданием книга вышла в переводе на французский. Когда создавалась коллекция «История Европы по эпохам и странам» в издательстве знаменитых энциклопедистов Брокгауза и Ефрона, Афанасьеву предложили написать книгу «История Ирландии» (увидела свет в 1907 году). В 1908 г. опубликовал книгу «Исторические и экономические статьи» в нескольких томах.

Исследования ученый сочетал с чтением публичных лекций на различные темы.

Избранные труды

• Два момента конституционной истории Англии XIX века. — Одесса, 1882;
• Главные моменты министерской деятельности Тюрго. — Одесса, 1884;
• Внешняя политика Наполеона ІІІ. — Одесса, 1885;
• Судьбы Ирландии. — Одесса, 1887;
• Две публичные лекции о Марии Стюарт. — Одесса, 1888;
• Капитал, спекуляция и банкиры. — Одесса, 1893;
• Наши конкуренты. — Одесса, 1893;
• Гугеноты при Людовике XIV. — Одесса, 1895;
• Наполеон І. — К., 1898;
• Мирабо. — Одесса, 1902;
• Исторические и экономические статьи. Т. I. Киев, 1909;
• Наполеон и Александр. Причины войны 1812 года. — К., 1912.

Литература

• Кареев Н. И. Историки французской революции. Т.3: Изучение французской революции вне Франции. — Л., 1925. — С.168;
• Молок А. И. История Франции нового времени в трудах русских историков // Ист. журнал. — 1945. — № 1/2. — С.53;
• Очерки истории исторической науки в СССР. Т.3. — М., 1963. — С.486;
• Скоропадський П. Спогади. Кінець 1917 — грудень 1918. — К.;
• Філадельфія, 1995. — С.268,316,324,325,372,376;
• Стрельський Г. Діячі України доби національно-визвольних змагань (1917—1920 рр.) // Історія в школі. — 1998. — № 5-6. — С.48;
• Таран Л. В. Историческая мысль Франции и России. 70-е годы XIX — 40-е годы ХХ вв. — К., 1994. — С.69-71, 172;
• Енциклопедія українознавства. — Т.1. — 1955. — С.77.
• Тарас Гончарук, Ірина Дружкова. Одесити — міністри урядів Української держави гетьмана П. Скоропадського: матеріали до історичних портретів Сергія Гутника та Георгія Афанасьєва
• В. Савченко. «Одеські історики»
• Капарулін Ю. В. [istznu.org/dc/file.php?host_id=1&path=/page/issues/43/43.pdf Георгій Афанасьєв (1848-1925): нариси біографії і наукової творчості] // Наукові праці історичного факультету Запорізького національного університету. — Запоріжжя: ЗНУ, 2015. — Вып. 43.

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

• [krotov.info/history/19/1890_10_2/1848_afanasyev.htm Георгий Афанасьев]

Отрывок, характеризующий Афанасьев, Георгий Емельянович

– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.