Гербель, Сергей Николаевич

Сергей Николаевич Гербель<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Харьковский вице-губернатор
30 сентября 1902 — 13 апреля 1903
Предшественник:	Михаил Михайлович Осоргин
Преемник:	Всеволод Николаевич Азанчевский-Азанчеев
Харьковский губернатор
13 апреля 1903 — 6 апреля 1904
Предшественник:	князь Иван Михайлович Оболенский
Преемник:	Эммануил Александрович Ватаци
Член Государственного Совета по назначению
1 января 1912 — 1 мая 1917
2-й Отаман-министр (председатель) Совета Министров Украинской Державы
14 ноября 1918 — 14 декабря 1918
Предшественник:	Фёдор Андреевич Лизогуб
Преемник:	должность упразднена, Владимир Чеховский как премьер-министр Украинской Народной Республики
Рождение:	1856(1856)
Смерть:	неизвестно
Награды:	2-й ст. 4-й ст. 1-й ст. 3-й ст. 1-й ст.

Серге́й Никола́евич Гербель (1856 — после 1919) — государственный деятель Российской империи, член Государственного Совета, председатель Совета министров Украинской Державы в ноябре—декабре 1918 года.

Биография

Из потомственных дворян Санкт-Петербургской губернии. Землевладелец Херсонской губернии (924,5 десятины).

Сын поэта Николая Карловича Гербеля (1837—1883) и Анны Васильевны фон-Дубельт.

Окончил Кременчугское реальное училище (1877) и Елисаветградское кавалерийское училище (1878), откуда был выпущен корнетом.

В 1883 году оставил военную службу и поселился в Херсонской губернии, где посвятил себя общественной деятельности. В том же году был избран гласным Херсонского уездного земского собрания и почетным мировым судьей Херсонского судебного мирового округа. В 1885 году был избран членом Херсонской уездной земской управы и гласным губернского земства. В январе 1889 был утвержден членом комитета по выдаче ссуд землевладельцам Херсонского отделения Государственного банка. В 1892 году был избран председателем Херсонской уездной земской управы, а в 1900 — председателем Херсонской губернской земской управы.

Чины: статский советник (1901), действительный статский советник (1904), гофмейстер (1909).

В 1902 году был приглашен на пост Харьковского вице-губернатора, а в следующем году — назначен и. д. Харьковского губернатора. В 1904—1912 годах был начальником Главного управления по делам местного хозяйства МВД. В этой должности содействовал земствам и городам в устройстве водопроводов, канализаций, трамвайного движения, телефонной сети и т. п.

1 января 1912 был назначен членом Государственного совета, где примкнул к группе правых. Состоял членом Комитета попечительства о трудовой помощи. В годы Первой мировой войны был главноуполномоченным по снабжению продовольствием Русской армии.

С 29 мая 1918 года — представитель председателя Совета министров Украинской Державы при Главном штабе австро-венгерских войск в Одессе. С 3 июля — министр продовольствия в правительстве Ф. Лизогуба, принимал участие в составлении проекта аграрной реформы. В октябре 1918 подписал «Записку девяти» о необходимости переориентации внешней политики Украинской Державы на Антанту и установление федеративной связи с будущей небольшевистской Россией. После провозглашения «Федеративной Грамоты» 14 ноября возглавил новый кабинет, где занимал также должность министра земельных дел. В середине декабря был арестован в Киеве украинской республиканской властью и заключён в Лукьяновскую тюрьму. Освобождён в феврале 1919 года, выехал в Одессу.

С 1919 года — в армии А. Деникина, где состоял главноуполномоченным в продовольственных делах. Современники, в частности князь Е. Трубецкой, утверждают, что Гербель, будучи на службе у гетмана П. Скоропадского, сознательно поддерживал организацию добровольческих военных отделов на Украине, занимался саботажем, укрывательством запасов хлеба, сукна и оружия, на Черниговщине и Харьковщине. В 1919 году выехал в Германию.

Дальнейшая судьба и год смерти неизвестны.

Семья

Был женат на Александре Иссидоровне Дурилиной (1861—?).

Награды

• Орден Святой Анны 3-й ст. (1894);
• Орден Святого Владимира 4-й ст. (1899);
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1906);
• Орден Святой Анны 1-й ст. (1907);
• Высочайшая благодарность (1908);
• Орден Святого Владимира 2-й ст.(1913);
• Высочайшая благодарность (1914).

• медаль «В память царствования императора Александра III»;
• медаль «За труды по первой всеобщей переписи населения»;
• медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых».

Источники

• Список гражданским чинам IV класса на 1907 год. — СПб., 1907. — С. 1711
• Список гражданским чинам первых трех классов. Исправлен по 1 сентября 1914 года. — Пг., 1914. — С. 454
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003502123#?page=22 Левенсон М. Л. Государственный совет: портреты и биографии. — Пг.: Тип. Петроградской тюрьмы, 1915.]
• [www.kmu.gov.ua/control/uk/publish/article?art_id=1219465&cat_id=661211 Биографическая статья с Правительственного портала Кабинета Министров Украины]

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:578457 Гербель, Сергей Николаевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Гербель, Сергей Николаевич

– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.