Бекашонок, Михаил Васильевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Васильевич Бекашонок
Дата рождения

5 сентября 1915(1915-09-05)

Место рождения

станция Лелеквинская, Краснинский уезд, Смоленская губерния

Дата смерти

17 февраля 1964(1964-02-17) (48 лет)

Место смерти

Витебск

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

авиация

Годы службы

19351949

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Советско-финская война,
Великая Отечественная война

Награды и премии

Михаил Васильевич Бекашонок (19151964) — майор Советской армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1945).



Биография

Михаил Бекашонок родился 5 сентября 1915 года на станции Лелеквинская (ныне — Руднянский район Смоленской области) в семье железнодорожника. После окончания семилетней школы поступил в Смоленский электротехникум, который окончил в 1933 году, после чего работал на электростанции в Камышине Сталинградской области. В 1935 году был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию, где по комсомольской путёвке был направлен в Сталинградское военное авиационное училище лётчиков, оконченное им в 1938 году. С января 1939 года Бекашонок служил в истребительном авиаполку. Участвовал в воздушных боях на Карельском перешейке во время советско-финской войны. В 1943 году вступил в ВКП(б)[1].

С мая 1943 года лейтенант Бекашонок — на фронтах Великой Отечественной войны. Летом 1943 года он принял командование 3-й эскадрильей 27-го истребительного авиаполка (впоследствии — 129-го гвардейского). Участвовал в битве на Курской дуге, битве за Днепр. В составе этого полка Бекашонок находился до конца войны, который встретил в Берлине[1].

Был тяжело ранен во время разведывательного полёта в районе Белгорода, но сумел посадить самолёт, доставив ценные сведения о немецких войсках и фотоснимки в расположение своей части, за что был награждён орденом Отечественной войны 1-й степени. В течение месяца находился в госпитале, после чего вернулся в полк[1].

Ко времени битвы за Днепр Бекашонок летал на истребителе «Аэрокобра». 20 сентября 1943 года в двух воздушных боях он сбил три немецких самолёта. С 14 октября по 6 декабря 1943 года он совершил 25 боевых вылетов, в ходе которых сбил 4 вражеских самолёта, за что был награждён орденом Красного Знамени. Всего же за годы войны гвардии капитан Михаил Бекашонок совершил 170 боевых вылетов, приняв участие в 50 воздушных боях, в которых сбил лично 18 и в группе — 4 самолёта противника. К концу войны Бекашонок был помощником командира по воздушно-стрелковой службе 129-го гвардейского авиаполка 22-й гвардейской авиадивизии 6-го гвардейского истребительного авиационного корпуса 2-й воздушной армии 1-го Украинского фронта[1].

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1945 года за «образцовое выполнение заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками» гвардии капитан Михаил Бекашонок был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 6556 м.

После окончания войны Бекашонок продолжил службу в Советской Армии. В 1949 году в звании майора был уволен в запас. Проживал в Витебске. Умер 17 февраля 1964 года[1].

Был награждён тремя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, а также рядом медалей. В память о Бекашонке на здании Замощанской школы Смоленского района установлена мемориальная доска[1].

Напишите отзыв о статье "Бекашонок, Михаил Васильевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=4432 Бекашонок, Михаил Васильевич]. Сайт «Герои Страны».

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.

Отрывок, характеризующий Бекашонок, Михаил Васильевич

Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.