Беркенгейм, Абрам Моисеевич

Абрам Моисеевич Беркенгейм
Род деятельности:	химик-органик
Дата рождения:	10 (22) марта 1867(1867-03-22)
Место рождения:	Динабург, Витебская губерния, Российская империя
Гражданство:	СССР СССР
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	28 октября 1938(1938-10-28) (71 год)
Место смерти:	Москва, СССР
Дети:	Мария Абрамовна Беркенгейм (1911-1944)
Награды и премии:

Абрам Моисеевич Беркенгейм (10 (22) марта 1867 года, Динабург (ныне Даугавпилс) — 28 октября 1938 года, Москва) — российский и советский учёный, химик-органик, один из основоположников российской химико-фармацевтической промышленности, Заслуженный деятель науки и техники РСФСР (1934).

Биография

Родился в семье купца первой гильдии Моисея Соломоновича Беркенгейма и его жены Аграфены Коган. Среднее образование получил в 4-й и 1-й московских гимназиях (выпуск 1885 года).

В 1890 году окончил естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, защитив дипломную работу на тему «Терпены и камфоры и их связь с другими рядами органических соединений», за которую ему была присуждена золотая медаль. Ещё в 1889 году, занимаясь одновременно своей дипломной работой, А. М. Беркенгейм был привлечён в качестве преподавателя при кафедре органической и аналитической химии, которую в то время возглавлял знаменитый русский химик проф. В. В. Марковников. Проф. Марковников очень ценил А.М. Беркенгейма и в 1890 году добился его оставления при университете, несмотря на противодействие реакционного университетского начальства, возражавшего против допущения евреев к педагогической и научной работе в стенах Московского университета.

Командировка в Германию

В 1891 году Абрам Моисеевич был командирован в Германию, в Геттингенский университет к крупнейшему мировому химику, проф. Отто Валлаху, впоследствии получившему Нобелевскую премию, основоположнику современной химии терпенов. Защитив у Валлаха докторскую диссертацию на тему «О ментоле», А.М. Беркенгейм получил степень доктора Геттингенского университета summa cum laude, что значит «с высшим отличием», и одновременно предложение от проф. Валлаха остаться навсегда в Германии и вступить в число преподавателей Геттингенского университета при его кафедре в качестве ассистента по отделению докторских диссертаций. Это чрезвычайно лестное предложение Абрам Моисеевич категорически отклонил, решив вернуться в Московский университет и отдать свои знания служению своей родине. Но его радостное и почётное возвращение на родину было вскоре омрачено.

В Москве, в 1895 году, тотчас по приезде он получил оскорбительное письмо от очень известного и влиятельного в то время представителя реакционной части московской профессуры, профессора химии в Московском университете Н. Н. Любавина, которому, как и другим химикам, по установленному обычаю, Беркенгейм послал оттиск своей докторской диссертации. Письмо было следующего содержания:

«Милостивый государь Абрам Моисеевич!

Во избежание в будущем недоразумений, возвращаю при сём присланную Вами книгу, так как ничего не желаю принимать от евреев и не желаю, чтобы они меня считали своим».

Эмиграция

Глубоко лично оскорблённый, Абрам Моисеевич решил немедленно покинуть университет, а через неделю вообще уехал из России. За границей А. М. Беркенгейм принял активное участие в организации помощи евреям-эмигрантам, вынужденным покинуть свою родину в связи с императорским указом и последующим приказом московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича (по Высочайшему повелению 28 марта 1891 года в изъятие закона 1865 года, предоставлявшего ремесленникам-евреям право повсеместного жительства, им было запрещено пребывание в Москве и Московской губернии, и все проживавшие здесь должны были в короткий срок выселиться в местности, определённые для постоянной оседлости).

Это обстоятельство побудило А. М. Беркенгейма отдать все свои силы и энергию делу помощи соотечественникам, переселявшимся в поисках возможности жить и работать в далекие страны, в частности, в Аргентину.

Начиная с этого времени, Абрам Моисеевич в течение многих лет вел большую общественную работу, занимаясь вопросами переселения и организации земледельческого труда для евреев. Вместе с тем, увлекшись общими вопросами переселения европейских народов, А. М. Беркенгейм начинает изучать переселенческое дело в целом ряде стран, где имеет место эмиграция или иммиграция европейских народов. Он посещает свыше 30 различных стран (Южная Америка, Соединенные Штаты, Египет, Палестина, Канада, Уругвай, Тунис и другие).

За это время им выпущен ряд работ экономического характера, обративших на себя внимание специалистов.

За годы своих странствований Абрам Моисеевич не имел возможности научно работать в области химии. Но всё же он не забывает своей любимой науки, непрерывно интересуется её достижениями, посещает научные конференции и съезды, общаясь при этом с представителями передовой европейской и американской химической мысли. Это плодотворное общение способствует переходу А. М. Беркенгейму к новым идеям в области химии, основанным на революционных сдвигах, обозначившихся в учении о строении материи, в электронной теории, и послужившим впоследствии основой для его научных работ.

Возвращение в Россию

Вернувшись в 1908 году в Москву, Абрам Моисеевич вновь был приглашён Н.Д. Зелинским в Московский университет, но снова встретил сопротивление со стороны реакционных университетских кругов. Потребовалось много упорной борьбы, в которой энергичное участие принял К. А. Тимирязев, пока, наконец, А. М. Беркенгейму удалось занять скромное место лаборанта в лаборатории органической и аналитической химии Московского университета. Вскоре после этого, благодаря энергичной помощи А. Н. Реформатского, А. М. Беркенгейму удается получить кафедру аналитической химии на Московских высших женских курсах (1910).

В то время аналитическая химия на медицинском факультете считалась предметом совершенно второстепенным и ей уделялось чрезвычайно мало внимания. Но А. М. Беркенгейм, считая, что основам химии и химическому мышлению можно научиться именно на материале аналитической химии и что знание основ химии является необходимым условием полноценного и широкого медицинского образования, сумел создать увлекательный курс, построенный на основах электронной теории строения материи. Излагая студентам на лекциях самые последние достижения науки, обладая при этом даром с удивительной простотой излагать самые трудные для усвоения вопросы, он привлёк внимание студентов-медиков к изучению химии и добился того, что многие даже окончившие медицинский факультет врачи приходили слушать его лекции.

Вместе с тем Абрам Моисеевич был одним из первых ученых вообще (а в России, несомненно, первым), который сумел применить к преподаванию основ химии студентам новейшие достижения физической науки в области электронного строения материи. Целый ряд понятий, которые в настоящее время вошли во все без исключения учебники по химии для высшей и даже для средней школы, в то время встречался многими весьма враждебно вследствие нежелания ломать прочно установившиеся в преподавании химии методические традиции. А. М. Беркенгейму пришлось на протяжении всей своей жизни бороться за эти новые идеи в области химии и за своё право применять их в преподавании.

Созданный им курс был в 1910 году издан под заглавием «Теоретические основы аналитической химии». Эта книга впоследствии, будучи значительно расширена и переработана, выдержала ряд изданий. Уже в этой книге А. М. Беркенгейм вводит главы, касающиеся основ физической и коллоидной химии, знание которых для медика он считал необходимым, а впоследствии (уже после Октябрьской социалистической революции) при его активном содействии курс физической и коллоидной химии вводится в учебные планы всех медицинских вузов.

До 1917 года А. М. Беркенгейм был преподавателем аналитической химии на медицинском факультете МВЖК.

После 1917 года

В 1917 году, когда Советское правительство приступило к созданию почти не существовавшей до того времени промышленности лекарственных средств, Абраму Моисеевичу было поручено создание специальной кафедры при 2-м МГУ, которая должна была подготовить кадры специалистов для этой промышленности.

При самом возникновении этой кафедры А. М. Беркенгейму пришлось выдержать упорную борьбу против тенденции ограничить эти кадры квалификацией более или менее образованных провизоров. Он считал необходимым создание кадров настоящих полноценных химиков-инженеров, специалистов по химии и технологии синтетических лекарственных веществ.

Обучая студентов на основе последних достижений науки, приучая их творчески мыслить, постоянно увязывая теорию с практикой, с бережливым производственным планом и опытом, постоянно следя за работой каждого отдельного студента, А. М. подготовил для промышленности многие сотни прекрасно обученных специалистов, которые успешно работали почти на всех химических заводах Советского Союза, занимающихся органическим синтезом.

Многие из учеников А. М. Беркенгейма с успехом занимали ответственные посты, и все они с благодарностью вспоминали о том, с каким вниманием и любовью он выращивал каждого отдельного студента, помогая ему подчас не только в научных вопросах, но и во всех бедах «житейского порядка», с которыми к нему всегда обращались как сотрудники, так и студенты. Они всегда встречали с его стороны внимательное участие и действенную помощь.

Именно благодаря его энергии и энтузиазму в трудные для страны 1920-е годы 2-й Московский Государственный университет смог не только сохранить, но и умножить свой потенциал: он готовил остро необходимых для молодой советской фармацевтической промышленности квалифицированных специалистов, одновременно проводя научные исследования по целому ряду направлений химии и химической технологии. В 1930-м году на базе 2-го МГУ был создан Московский институт тонкой химической технологии, в котором его кафедра синтетических лекарственных средств была реорганизована в кафедру тонкой органической технологии (ныне кафедра химии и технологии биологически активных соединений Московского университета тонких химических технологий им. М.В. Ломоносова). Этой кафедрой Абрам Моисеевич руководил до самой своей смерти.

В 1930-е гг. по совместительству преподавал в Московском химико-технологическим институте им. Д. И. Менделеева.

Сохраняя одновременно свою кафедру на медицинском факультете, выросшем после революции в результате ряда реорганизаций во 2-й Московский медицинский институт, он занял в последнем кафедру общей химии, объединявшую преподавание студентам-медикам пяти дисциплин: общей химии, качественного анализа, количественного анализа, физической и коллоидной химии.

Курс общей химии в этом институте Беркенгейм построил совершенно так же, как и свой прежний курс аналитической химии, на основе электронной теории строения материи. Студенту-медику с самого начала излагалась современная точка зрения на строение атома и на природу химических реакций; таким образом, достигалось сознательное отношение студента к химическим процессам и полностью искоренялось заучивание непонятных формул. Эта современная структура курса и своеобразный метод обучения студентов имела много последователей в ряде других вузов СССР, где обучение студентов строилось по тому принципу, который был выработан и впервые применён А. М. Беркенгеймом.

Считая, что для подготовки хорошего специалиста-химика недостаточно обучить его работе в лаборатории, А. М. Беркенгейм организовал при своей лаборатории полузаводскую установку, на которой проходили обучение все его студенты. Не имея достаточных средств для оборудования этой полузаводской установки, он перечислил на расходы по её улучшению свою личную премию в 20 000 рублей, полученную им от промышленности в 1927 году за постановку производства одного лекарственного препарата — атофана.

Научная деятельность

Принимал деятельное участие в разработке методов производства многих сложнейших синтетических лекарственных препаратов и ставил затем эти производства на заводах. Ему с его учениками принадлежит разработка методов и постановка производства таких лекарственных препаратов, как атофан, люминал, новокаин, анестезин, антипирин и других препаратов, которые до того никогда в нашей стране не производились, а ввозились из-за границы.

А. М. Беркенгейм совместно с учениками проводит также ряд работ по рационализации уже существующих производств, по использованию отходов и т. д.

К числу таких работ относятся:

• Получение гваякола и гюэтола из дихлорбензола, являющегося отходом при производстве хлорбензола;
• Получение бензойной кислоты и бензальдегида путём окисления толуола отходами при производстве марганцевокислого калия;
• Получение синтетических лекарственных препаратов сигнолина и истицина из отходов при производстве ализариновых красителей и ряда других.

Много лет подряд А.М. Беркенгейм вместе со своими сотрудниками занимался вопросом о химическом использовании сланцевой смолы. Результатом этих работ явилось получение экспортного ихтиола и также изобретение двух новых препаратов — альбихтола и хлорихтина, прошедших через клиническое испытание и оказавшихся весьма благотворными при лечении ряда гинекологических, кожных, хирургических, нервных и других заболеваний.

Наряду с этим ему принадлежит идея применения сланцевой смолы для целей флотации, где она нашла широкое применение.

По инициативе А.М. Беркенгейма широкое применение в целом ряде отраслей промышленности нашли также разработанные по его методу продукты сланцевой смолы. Эти продукты прошли через заводское испытание, и при этом были получены весьма хорошие результаты.

Все эти работы по химическому использованию сланцевой смолы, выполненные им совместно с его сотрудниками, напечатаны в разных журналах, а кроме того ими подготовлена к печати целая книга «О химическом использовании сланцевой смолы».

Высказанные им идеи легли в основу читавшихся им курсов органической химии — в 1-м МГУ — и химии синтетических лекарственных средств — во 2-м МГУ, а затем в Институте тонкой химической технологии. На основе этих же идей построен план изданного им в 1935 году курса «Химия и технология синтетических лекарственных средств».

Теоретические воззрения А. М. Беркенгейма положили начало его научной школе, воспитавшей многочисленных учеников и давшей ряд экспериментальных работ, посвященных доказательству его идей в области органической химии. К числу главнейших его работ принадлежат следующие:

• Изомерия сульфопроизводных антрацена и антрахинона в связи с электронным строением органических соединений.
• Электронная теория в химии дисульфопроизводных антрахинона.
• Химия тиокола с точки зрения электронной теории.
• Электронная теория в химии моносульфопроизводных нафталина.
• Свойства изомерных нитросоединений по воззрениям электронной теории.
• Изучение природы азота в аминоксидах с точки зрения электронной теории.
• О перегруппировках зарядов углеродных ионов фенильной группы при образовании ароматических аминоксидов.
• Электроизомерные орто-толуидины и их производные.
• Антималярийные вещества с точки зрения электронного строения молекул.
• Синтез 4-метокси-2-амино-карбазола.
• Механизм получения нафталина из ?-нитронафталина.
• Отщепление бромистоводородной кислоты от дибромпроизводных жирного ряда.
• Получение из фурфурола непредельных углеводородов С_nН_2n-2— синтез пиперилена.

Интересуясь в течение всей своей жизни теоретическим объяснением химических процессов, А. М. Беркенгейм много времени уделяет вычислению тепловых эффектов, вносимых отдельными химическими элементами в общий энергетический баланс химических реакций. Ему удалось доказать, что величины этих тепловых эффектов подчиняются тем же закономерностям, что и другие свойства отдельных элементов, т. е. что они являются периодической функцией атомного номера элемента. Таким образом, ему принадлежит заслуга распространения менделеевского закона на энергетические свойства элементов.

Работа эта под заглавием «Zur Elektronenthermochemie der anorganischen Verbindungen», напечатанная в Zeitschr. fur physikal. Chem., обратила на себя внимание за границей.

Наряду с большой педагогической и научной работой Абрам Моисеевич постоянно активно участвовал в общественной жизни страны вообще и, в частности в жизни тех институтов, в которых он работал.

Он принимал большое участие в работе Комитета по химизации, в Комитете по высшему техническому образованию при ЦИК СССР, в Комитете по делам высшей школы при СНК СССР, в ЦБ секции научных работников, где принимал горячее участие в выработке тех положений, которые затем проходили в жизнь.

Активное участие А. М. Беркенгейм принимал в работе Высшей аттестационной комиссии, где постоянно отстаивал повышение уровня требований для профессорско-преподавательского состава, а также при присвоении ученых степеней.

В 1934 году Абрам Моисеевич Беркенгейм был избран в члены Моссовета, где принимал активное участие в работе промышленной секции.

Умер непосредственно после прочитанной очередной лекции. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (3 участок).

Семья

• Сын и три дочери, одна из которых — Мария Абрамовна Беркенгейм (1911—1944), химик, ассистент кафедры химии 2-го МГУ.
• Братья — Борис Моисеевич Беркенгейм (1885—1959), профессор, химик, заведующий кафедрой неорганической химии МГУ; Григорий Моисеевич Беркенгейм (1872—1919), домашний врач семьи Л. Н. Толстого; Александр Моисеевич Беркенгейм (1878—1932), эсер, один из учредителей Политического Красного Креста и лидеров кооперативного движения в России, председатель Союза еврейских кооперативных обществ в Польше (его внук — писатель С. Е. Каледин).

Книги и публикации А. М. Беркенгейма

• Über Mentho. Inaugural-Dissertation. W. F. Kaestner, 1892.
• Исследование ментола. СПб: Типография В. Демакова, 1892.
• Аргентина и её колонии. Статья первая. М.: Типо-литография товарищества И. Н. Кушнерев и К°, 1894.
• Развитие колонизации и устройство земледельческих колоний в Аргентине. // Русская мысль. — М., 1894. — № 9, 10.
• Аргентина и её колонии. Статья вторая. М.: Товарищество типографий А. И. Мамонтова, 1895.
• Жизнь в пампасах Южной Америки (Из поездки в Аргентину). М.: Товарищество типографий А. И. Мамонтова, 1895. — 30 с.
• Географические условия и природа Аргентинской республики (с картой). М.: Товарищество типографий А. И. Мамонтова, 1895.
• Современное экономическое положение Сирии и Палестины. М.: Товарищество типографий А. И. Мамонтова, 1897.
• Переселенческое дело в Сибири (По личным наблюдениям и официальным данным). М.: Типо-литография товарищества И. Н. Кушнерев и К°, 1902.
• Теоретические основы аналитической химии (Лекции, читанные слушательницам Медицинского факультета Московских высших женских курсов в 1910 г.). М.: Издано слушательницами Т. Фивейской, К. Крюковой и А. Бегичевой, 1910.
• Основы теоретической химии: Введение в качественный химический анализ (Курс лекций, читанных слушательницам Московских высших женских курсов). М.: Студенческое издательство, 1914.
• Основы электронной химии органических соединений (Курс лекций, читанных слушательницам Московских высших женских курсов в 1916 г.). М.: Типография товарищества И. Д. Сытина, 1917.
• Химия и технология синтетических лекарственных средств. М.—Л.: Главная редакция химической литературы, 1935.
• Практикум по синтетическим лекарственным и душистым веществам. М.—Л.: Госхимиздат, 1942.

Источники

• Зелинский Н. Д. Заслуженный деятель науки и техники проф. Абрам Моисеевич Беркенгейм. Некролог // Успехи химии, т. VIII, вып. 1.— 1939.— С. 148
• Волков В. А., Куликова М. В. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Естественные и технические науки. — М.: Янус-К: Московские учебники и картолитография, 2003. — С. 30—31. — 294 с. — 2000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/10337/%D0%91%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B5%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D0%B9%D0%BC Абрам Моисеевич Беркенгейм на сайте Академик]
• [letopis.msu.ru/peoples/884 Летопись Московского университета]

Отрывок, характеризующий Беркенгейм, Абрам Моисеевич

12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.