Бехтеев, Александр Алексеевич

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Бехтеев и Бахтеев

Александр Алексеевич Бехтеев
Корнет Бехтеев в 1813 году
Дата рождения	1 апреля 1795(1795-04-01)
Место рождения	Покровский уезд Владимирская губерния
Дата смерти	1849(1849)
Место смерти	Москва (?)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	ротмистр
Часть	конный полк Костромского ополчения 2-й пехотный полк Костромского ополчения Орденский кирасирский полк Кавалергардский полк
Сражения/войны	Заграничная кампания 1813-1814 годов
Награды и премии	(1823), (1831), «За храбрость» (1814), (1828), (1826) , Перстень с вензелем Государя, Бриллиантовый перстень (1827),

Александр Алексеевич Бехтеев или Бахтеев (1 апреля 1795, Покровский уезд Владимирской губернии — 1849) — камергер, действительный статский советник, радомский гражданский губернатор (18.02.1839—28.03.1845), участник Заграничной кампании против Наполеона 1813—1814 годов, мемуарист.

Биография

Представитель владимирской ветви русского дворянского рода Бехтеевых. Сын помещика А. А. Бехтеева. Женат на фрейлине Прасковье Григорьевне Демидовой (1798—1840), дочери богача Григория Демидова, внучке крупного сановника князя П. В. Лопухина.

В июле 1812 года поступил в Московский университет. Участник наполеоновских войн. После нападения Наполеона вступил в армию и в январе 1813 года произведён корнетом в конный полк Костромского ополчения и назначен адъютантом к генерал-лейтенанту П. Г. Бардакову. Отличился при осаде крепости Глогау.

В августа того же года переведён адъютантом во 2-й пехотный полк Костромского ополчения. 20 февраля 1814 года отправлен курьером к императору Александру I и оставлен при Главной квартире.

4 марта 1814 года переведён в Орденский кирасирский полк. Вернулся из Франции на родину со своим полком, а 19 июня 1814 года вновь выступил в поход во Францию и участвовал в параде наполеоновских победителей при Вертю, после чего вернулся с полком в Россию.

В декабре 1815 года переведён в Кавалергардский полк.

1 июня 1816 года на­значен шефским адъютантом к командующему Гвардейским корпусом, его императорского величества генерал-адъютанту, члену Государственного совета, шефу Кавалергардскаго полка генералу от кавалерии Ф. П. Ува­рову,

С 1817 года — поручик, в 1819 году получил чин штабс-ротмистра, в 1821 году сопровождал Уварова во время Лайбахского конгресса, в 1822 году — ротмистр.

В ноябре 1823 года в связи с болезнью был уволен с военной службы.

С чином коллежского советника причислен к Коллегии иностранных дел, и 6 декабря 1823 года пожалован камергером.

С 31 де­кабря 1825 года находился при особе Его Величества по делам Собственной Е. В. Канцелярии. В 1828 году уволен по болезни в отпуск за границу на полгода.

В 1829 году пожалован перстнем с вензелем Государя и произведён в статские со­ветники.

В ноябре 1830 года назначен управляющим канцелярией генерал-адъютанта Я. А. По­тёмкина, временного Подольского и Волынского генерал-губернатора. После смерти Потёмкина в 1831 году и назначения на его место В. В. Левашева, Бехтеев был командирован в Каменец-Подольск для изучения обстановки в обществе в губернии и обеспечения провиантом действующей армии.

Затем в связи с холерой назначен ответственным по борьбе с эпидемией в районе Петер­гофской дороги. Позже был членом комиссии для исследования бунта в военных поселениях Новгородской губернии, но через некоторое время из-за тяжелой болезни, получил разрешение возвратиться из Новгорода в Санкт-Петербург. Для излечения болезни в мае 1832 года Бехтеев был уволен и выехал за границу, где находился до конца 1836 года.

18 февраля 1839 года Бехтеев был назначен Радомский гражданским губернатором, исполнял эту должность до 28 марта 1845 года. Похоронен в Донском монастыре в Москве (могила не сохранилась).

Литература

• Некрология Федора Петровича Уварова, командовавшаго Гвардейским корпусом, генерала от кавалерии, его императорскаго величества генерал-адъютанта, члена Государственного совета, шефа Кавалергардскаго полка, всех российских и многих иностранных орденов кавалера, скончавшагося в 20 день ноября месяца, 1824 года, на 56 году от рождения. / Извлеченная из разговоров покойнаго, из слов его сослуживцев, родственников, современников и из формулярнаго о службе его списка, двора его императорскаго величества камергером А. А. Бехтеевым, служившим более семи лет при нем адъютантом. — Санкт-Петербург : В типографии Департамента народного просвещения, 1825.
• Панчулидзев С. А. Сборник биографий кавалергардов. 1801—1825. Стр. 284. Москва. 2001.
• [www.tambovlib.ru/editions/bibliograf/date/%D0%92%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B0%201812%20%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D0%B0%20%D0%B2%20%D0%B8%D0%B7%D0%B4%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%8F%D1%85%20I%20%D1%87%D0%B5%D1%82%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%B8%20XIX%20%D0%B2%D0%B5%D0%BA%D0%B0.pdf Война 1812 года в изданиях I четверти XIX века из фонда отдела редких книг Тамбовской областной универсальной научной библиотеки им. А. С. Пушкина. Аннотированный библиографический указатель]
• Артамонов М. «Московский Некрополь» — М.: Столица, 1995
• Государственная третьяковская галерея. Каталог живописи XVIII-начала XX века (до 1917 года). Москва. Изобразительное искусство. 1984
• Chimiak Ł., Gubernatorzy rosyjscy w Królestwie Polskim 1863-1915 - Szkic do portretu zbiorowego, Wrocław 1999. (польск.)

Отрывок, характеризующий Бехтеев, Александр Алексеевич

Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.