Борисихин, Юрий Сергеевич

Юрий Сергеевич Борисихин
Юрий Борисихин в Урало-Сибирском центре ЮНЕСКО (22.04.2015 г.)
Род деятельности:	полярный исследователь общественный деятель журналист
Дата рождения:	30 января 1944(1944-01-30)
Место рождения:	с. Коптелово, Алапаевский район, Свердловская область, РСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР→Россия Россия
Дата смерти:	25 апреля 2015(2015-04-25) (71 год)
Место смерти:	Екатеринбург, Россия
Супруга:	Бантеева Наталья Андреевна
Дети:	сын Михаил (1969) дочь Юлиана (1969) сын Алексей (1983) сын Арсений (1985) сын Илья (1986)
Награды и премии:
Автограф:

Ю́рий Серге́евич Бориси́хин (30 января 1944 — 25 апреля 2015) — советский и российский путешественник, журналист и общественный деятель. Участник полярной экспедиции газеты «Советская Россия». Президент Урало-Сибирской федерации ассоциаций, центров и клубов ЮНЕСКО (1991-2015), казначей Всемирной федерации ассоциаций, центров и клубов ЮНЕСКО (2003-2015).

Биография

Родился в селе Коптелово, Алапаевского района, Свердловской области в 1944 году. В 1961 году закончил Коптеловскую среднюю общеобразовательную школу. С 1969 года, после окончания факультета журналистики Уральского государственного университета, работал в газете «Красный боец», журнале «Уральские нивы» и областной газете «Уральский рабочий». В 1976 году стал заведующим отдела публицистики журнала «Уральский следопыт» и принял участие в ряде экспедиций в горах Приполярного Урала. Во время экспедиции 1979 года, как первовосходитель на одну из самых высоких безымянных вершин Приполярного Урала, получил право дать ей имя, и так на карте появился пик «Уральский следопыт».

Полярная экспедиция

В 1982—1983 годах Юрий Борисихин стал участником полярной трансконтинентальной экспедиции газеты «Советская Россия». Путешественники преодолели путь длиною около 10 000 км, двигаясь на собачьих упряжках на запад вдоль арктических берегов России, от села Уэлен, самого восточного населённого пункта страны, до Мурманска. Экспедиция продлилась восемь месяцев, три из которых путешественники прошли в условиях полярной ночи. При этом участники экспедиции не пользовались для ночёвок палатками, а спали вместе с собаками на открытом воздухе, зарываясь, по возможности, в снег. Эта полярная экспедиция, посвящённая 60-летию образования СССР, стала уникальной по протяжённости своего маршрута и по сочетанию неблагоприятных для путешественников факторов природной среды.

Помимо Борисихина, которому, как корреспонденту журнала «Уральский следопыт», поручили вести кинофотосъёмку и писать отчёты о ходе экспедиции, в маршрутный отряд вошли ещё пять человек: руководитель Сергей Соловьев, штурман Павел Смолин, радист Владимир Карпов, врач Владимир Рыбин и каюр Филипп Ардеев. Как и Борисихин, все участники были из Свердловска, за исключением Ардеева, который родился и вырос в Арктике и его богатый опыт в управлении ездовыми собаками был особенно ценен для экспедиции.

Кроме маршрутного отряда в шесть человек, в экспедиции было и два вспомогательных отряда по три человека в каждом, которые не участвовали в самом переходе, но поддерживали радиосвязь с основным отрядом и обеспечивали подготовку продовольствия в базовых лагерях экспедиции, разбитых в Уэлене, Чокурдахе, Хатанге, Амдерме и Мурманске. Они, как и члены маршрутного отряда, также прошли двухлетнюю подготовку к этой экспедиции, и выполняли функцию дублёров, готовых, в случае необходимости, заменить кого-либо из участников основного отряда.

6 ноября 1982 года, в канун 65-летней годовщины Октябрьской революции, путешественники, на шести собачьих упряжках с полярными лайками, вышли из Уэлена. Основной научной целью экспедиции были медико-биологические исследования изменения состояния человеческого организма в условиях длительного высочайшего нервного и физического напряжения, что было обусловлено экстремальными условиями многомесячного перехода. «Ваша главная задача — выжить! И если при этом вам удастся пройти хотя бы половину маршрута, это будет научный подвиг», — напутствовал путешественников перед отъездом из Свердловска председатель президиума УНЦ АН СССР академик С. В. Вонсовский.

С самого начала членам экспедиции пришлось преодолеть немало трудностей. Температура воздуха достигала −48 °С при скорости ветра до 25 метров в секунду, что соответствует −72 °С по шкале жёсткости погоды. Снежный наст не выдерживал тяжело нагруженных нарт и путешественникам часто приходилось вытаскивать провалившиеся в снег нарты, что резко снизило скорость экспедиции. Для недопущения срыва графика экспедиции члены маршрутного отряда приняли решение облегчить вес нарт, отказавшись от палаток, спальных мешков и горячего питания.

Они стали использовать традиционную, сделанную из шкур, одежду ненцев, в которой спали прямо на снегу: на бельё они надевали малицу — пошитую из оленьего меха длинную, до пят, одежду, с капюшоном и варежками, а ближе к весне перешли на кухлянку — недлинную, по колено, куртку из оленьего меха. На ноги они надевали плотно облегающие брюки-сапоги, сшитые из меха нерпы. Отказ от горячего питания позволил им не везти на нартах примусы и топливо, но теперь путешественникам приходилось питаться той же едой, что и их собакам: сырой струганой рыбой и копальхеном — разрубленным на кусочки гнилым мясом моржей, нерп и тюленей.

Благодаря отказу от снаряжения нарты стали гораздо легче и в результате расстояние суточных переходов многократно увеличилось, достигая иногда 110 км. Так как путешественники теперь ночевали под открытым небом, то ночью им иногда приходилось спать лишь по 3—4 часа, вставая порой каждый час, чтобы не замёрзнуть самим и позаботиться о собаках, присыпая их снежным одеялом от ледяного ветра. Несмотря на экстремальные условия экспедиции, никто из путешественников не заболел и все смогли дойти до конца. На последнем этапе пути, от устья Печоры, когда началось таяние льдов, путешественники сменили нарты на специальные возки на колёсах, двигаясь вдоль побережья. Водные преграды они преодолевали в надувной лодке, а Белое море пересекли на картографическом судне.

Руководитель оргкомитета экспедиции, знаменитый полярник Иван Папанин, принимая 4 июля 1983 года в Мурманске рапорт об успешном завершении 240-дневного трансконтинентального похода, высоко оценил мужество участников экспедиции в преодолении трудностей. 21 июля 1983 года тысячи жителей г. Свердловска вышли приветствовать вернувшихся домой участников экспедиции, проехавших на собачьих упряжках по главной улице города, проспекту Ленина.

За успешное осуществление полярной экспедиции указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 октября 1983 года Юрий Борисихин был награждён орденом «Знак Почёта». В 1984 году Средне-Уральское книжное издательство опубликовала книгу Борисихина об экспедиции газеты «Советская Россия» «10000 километров „Полюсом недоступности“», которая завоевала первое место всероссийского конкурса как лучшая книга для молодёжи.

Восхождение на пик Ленина

Внешние изображения
	[www.vokrugsveta.ru/img/cmn/2007/02/03/009.jpg Упряжка с полярными лайками во время восхождения на пик Ленина]

После окончания экспедиции газеты «Советская Россия», Юрий Борисихин принял решение организовать новую экспедицию, получившую название «Рубежи». В ходе этой многолетней экспедиции, начавшейся в 1986 году, Борисихин стал единственным человеком в истории, совершим обход всей территории Советского Союза по периметру его границ.

Одним из этапов данной экспедиции стало восхождение на собачьих упряжках на пик Ленина в 1990 году. Это восхождение, организованное Борисихиным, было занесено в «Книгу рекордов Гиннеса», как первая в мире экспедиция на ездовых собаках, достигшая высоты в 6400 метров. Помимо самого Борисихина, в состав памирского этапа экспедиции также вошёл Павел Смолин, мастер спорта СССР по альпинизму Владимир Рыкшин, и ещё 18 свердловчан.

13 июля 1990 года, за несколько дней до прибытия их экспедиции с полярными лайками на Памир, там произошёл самый трагичный случай в истории советского альпинизма. В результате землетрясения с северного склона пика Ленина сошёл мощный снежно-ледовый обвал, который снёс палаточный лагерь № 2 на высоте 5300 метров, в результате чего погибли 43 альпиниста. Прибыв на место, участники экспедиции Борисихина сразу же предложили свою помощь в поиске пострадавших с использованием своих собак, но их помощь уже не понадобилась. Участники экспедиции установили памятный крест вблизи места трагедии.

Свой базовый лагерь экспедиция Борисихина разбила на высоте 3600 метров, а остальные лагеря- на 4200 м, 5300 м и 6100 м. Однако и в этой экспедиции путешественникам пришлось преодолеть немало трудностей. С первого же дня у Смолина развилась высотная болезнь. В ходе подъёма в лагерь на 6100 м альпинисты попали в зону глубокого снега, покрытого тонким слоем наста и нарты накрепко застряли в снегу. В условиях наступившей пурги альпинистам пришлось вручную перетаскивать снаряжение с нарт в верхний лагерь.

20 августа альпинисты откопали занесённые снегом нарты, вновь запрягли собак и продолжили восхождение. Им удалось достигнуть отметки в 6400 метров, до вершины (7134 метра) оставалось ещё несколько часов пути, но из-за крайне неблагоприятных погодных условий, а также состояния здоровья Смолина, дальнейшее восхождение было решено прекратить. Тем не менее, альпинистам удалось превзойти предыдущий рекорд восхождения, установленный до их экспедиции французскими альпинистами, поднявшимися, с упряжкой из четырёх собак, на вершину Раздельная (6138 метров).

Общественная деятельность

В 1987 году Юрий Борисихин создал один из первых клубов ЮНЕСКО в СССР, названный — как и его экспедиция вдоль границ СССР — «Рубежи». С 1991 года Борисихин возглавил Уральскую ассоциацию клубов ЮНЕСКО, которая объединила 28 клубов ЮНЕСКО в этом регионе и работала в рамках Советской ассоциации клубов ЮНЕСКО. После распада Советского Союза, в 1992 году, ассоциация стала одним из учредителей Федерации клубов ЮНЕСКО России (КЮРОС). Впоследствии, под руководством Борисихина, ассоциация была реорганизована в Урало-Сибирскую федерацию ЮНЕСКО. Сейчас она насчитывает около 150 клубов ЮНЕСКО. С 1994 года Юрий Борисихин являлся также генеральным директором Урало-Сибирского центра ЮНЕСКО.

8-13 июля 1999 года в Екатеринбурге состоялся V конгресс Всемирной федерации ассоциаций, центров и клубов ЮНЕСКО. Данная федерация, основанная в 1981 году со штаб-квартирой в Париже, объединяет около 3700 клубов ЮНЕСКО в 85 странах мира. Конгресс был организован Уральской ассоциацией клубов ЮНЕСКО, во главе с Юрием Борисихиным, совместно с Администрацией города Екатеринбурга. В нём приняли участие делегаты из 71 страны мира и он стал первым крупным международным событием в истории уральской столицы. В 2003 году Борисихин был избран казначеем Всемирной федерации ассоциаций, центров и клубов ЮНЕСКО.

Умер 25 апреля 2015 года.

Литература

• Борисихин, Ю.С. 10000 километров «Полюсом недоступности». — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1984. — 192 с. — 5000 экз.

Ссылки

• [facebook.com/yuri.borissikhin Официальная страница Юрия Борисихина] в социальной сети Facebook

Персоналии   Арктика   СССР   ЮНЕСКО   Екатеринбург   Урал

Отрывок, характеризующий Борисихин, Юрий Сергеевич

– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.