Боткин, Михаил Петрович

Михаил Боткин
Имя при рождении:	Михаил Петрович Боткин
Жанр:	исторический, библейский
Учёба:	Императорская Академия художеств
Стиль:	академизм

Михаил Петрович Боткин (1839—1914) — русский художник, академик исторической живописи, гравёр, искусствовед, археолог, коллекционер и меценат. Тайный советник (1905).

Биография

Михаил Петрович Боткин происходит из московской купеческой семьи Боткиных, занимавшейся торговлей чаем: родился он от второго брака Петра Кононовича Боткина (1781—1853) c Анной Ивановной Посниковой (1806—1841).

С двух лет остался без матери, с четырнадцати — без отца. О его воспитании и образовании заботился старший брат — Василий Петрович. Сначала получил начальное домашнее образование, затем учился в гимназии. В 1856 году поступил в императорскую Академию художеств — ученик профессоров Ф. С. Завьялова и Ф. А. Бруни. Жил в это время в доме Кранихфельда на 3-й линии Васильевского острова, в доме № 13 (ныне — 8).

В 1858 году отправился за границу и жил в течение нескольких лет в Германии, Франции и, главным образом, в Италии. Познакомился с А. А. Ивановым и стал его душеприказчиком (позднее, в 1880 году в Санкт-Петербурге М. П. Боткин издал книгу «Александр Андреевич Иванов. Его жизнь и переписка». 1806—1858).

Возвратившись на родину в 1863 году М. П. Боткин, выставил в Академии две картины: «Вакханка с тамбурином» и «Плач иудеев на реках Вавилонских», за которые советом Академии ему присвоено звание академика. Был пожалован орденом Св. Станислава 3-й степени. В 1870 году награждён орденом Св. Анны 3-й степени; в 1878 году — орденом Прусской короны 3-й степени (за услуги, оказанные Германскому археологическому институту в Риме, членом которого он являлся с 1869 года).

М. П. Боткин занимал видное положение в Академии художеств: был членом совета Императорской Академии художеств (с 1879) и Императорской Археологической комиссии (1888), членом Общества поощрения художеств. В 1882 году стал членом особой временной комиссии при министерстве Двора по реставрации придворного Благовещенского собора Московского Кремля в Москве.

Был распорядителем художественными отделами на Всероссийской художественно-промышленной выставке 1882 года в Москве и награждён орденом Св. Владимира 4-й степени.

В 1885 году пожалован орденом Св. Анны 2-й степени.

Принял деятельное участие в устройстве русского отдела на Международной промышленной выставке в Копенгагене 1888 года и датским королём был пожалован Командорским крестом 2-го класса ордена Данеборга; в 1889 году получил орден Св. Владимира 3-й степени.

В 1894 году М. П. Боткин стал членом Кустарного комитета Главного управления землеустройства и земледелия Министерства земледелия и государственных имуществ.

С 1896 года — директор Музея Императорского Общества поощрения художеств; эксперт по реставрации фресок, Софийского в Новгороде и Мирожского монастыря во Пскове (1896—1897).

В 1898 году пожалован орденом Св. Станислава 1-й степени за труды в звании члена комиссии по переустройству Михайловского дворца для Русского музея. Вместе с Н. П. Лихачевым он написал первый обзор коллекции древнерусского искусства музея.

В 1900 году был награждён орденом Анны 1-й степени за заслуги по реставрации Софийского собора в Новгороде.

Кроме того, М. П. Боткин — член Совета Санкт-Петербургского Международного банка и «Товарищества Ново-Таволжанского свеклосахарного завода Боткиных», директор Русского общества пароходства и торговли, председатель правления Первого Российского страхового общества. Как общественный деятель и один из крупнейших купцов — гласный Санкт-Петербургской городской думы.

В 1908 году пожалован орденом Св. Владимира 2-й степени.

В конце 1870-х годов М. П. Боткин женился на Екатерине Никитичне Солодовниковой (1852—1917), имел семерых детей: Екатерину (1880 — вышла замуж за полковника Николая Эндена и в 1918 г. эмигрировала), Елену (1882— жила в квартире в бывшем доме отца, умерла в 1964 г.), Елизавету (1884 — работала учительницей, умерла в блокаду), Михаила (1885—1893), Любовь (1887— умерла от аппендицита в 1920 г.), Сергея (1888—1918, скончался в 27 лет от испанки) и Надежду (1890—1891).

Похоронен на Новодевичьем кладбище Санкт-Петербурга.

Творчество

Автор ряда картин на историческую тему, библейские сюжеты, а также жанровых полотен. Кроме того, М. П. Боткин писал много характерных голов и экспрессивных фигур. Успешно занимался гравированием крепкой водкой (еau-forte).

М. П. Боткин считался одним из лучших российских рисовальщиков. Его дочь, Елена Михайловна, в 1925—1926 годах передала 278 картин отца в дар в 27 музеев СССР.

Избранные картины

Исторический и полотна

• Жены, смотрящие на Голгофу,
• Скорбящая Богоматерь (Mater Dolorosa),
• Вечер в монастыре св. Франциска в Ассирии,
• Возвращение с Голгофы,
• Беседа Христа на горе Элеонской,
• Богоматерь, идущая с Голгофы,
• Погребение мученика,
• Похороны первых христиан в Риме,

Жанровые полотна

• Pepina,
• Отец Алиберти,
• Поступившая в монастырь" (Noviziata),
• Вечерня в церкви Святого Франциска в Ассизи,
• Концерт для выздоравливающей,
• Старообрядческий начетчик,
• Этюд с острова Искии,
• Этюд головки,
• В горе,
• Слепая,
• Старик (этюд с натуры),
• Старообрядец,
• Антикварий,
• Древняя гончарная мастерская,
• Портрет С. П. Постникова,
• Монахини и др.

Коллекционирование

М. П. Боткин был одним из виднейших коллекционеров и меценатов своего времени. Его дом на 18-й линии Васильевского острова (№ 1), купленный в 1882 году, стал подлинным музеем. На стене мансарды, надстроенной архитектором А. К. Бруни по заказу М. П. Боткина, был помещён вензель из букв «М» и «Б». Особняк был открыт для посетителей: по воскресеньям все желающие могли бесплатно ознакомиться с собранием художественных памятников, которые Боткин собирал в течение полувека.

Коллекция занимала пять небольших комнат.

Во время своих многолетних путешествий М. П. Боткин составил замечательный музей памятников искусства и предметов художественной промышленности. Особенно выдающимся было собрание ваз и терракот. Он владел уникальной коллекцией произведений прикладного искусства: античного, византийского, древнерусского, готического и ренессансного. Подолгу живя за границей, в особенности в Италии, во время своих многочисленных путешествий по Европе и миру он приобрёл немало сокровищ. Были в собрании и редкие картины старинных мастеров: Пинтуриккьо, Сандро Боттичелли, Андреа Мантенья и многих др.

После смерти Боткина, в условиях Первой мировой войны, вдова — Екатерина Никитична Боткина, — сдала на хранение в Русский музей 32 опечатанных ящика с произведениями коллекции и 92 картины А. А. Иванова. По условиям договора, подписанного 19 апреля 1917 года «если собрание не будет взято обратно владелицею или её наследниками из Музея в течение года после заключения мира с Германиею, собрание или не востребованная его часть переходит в собственность Музея». Через месяц, 29 мая того же года Е. Н. Боткина умерла; в музей поступила копия её духовного завещания на имя дочери — Екатерины Михайловны фон-Энден. Но собрание так и осталось в собственности Русского музея.

В 1918—1919 годах сотрудниками-экспертами Отдела художественной комиссии по охране памятников искусства и старины была составлена «Опись вещей в музее Мих. Петр. Боткина» (в особняке Боткиных: В. о. 18 линия д. № 1)». В декабре 1924 года в соответствии с описью имущества в особняке находились 176 художественных предметов и собрание книг по археологии — впоследствии они поступили в Государственный Эрмитаж. А из Русского музея в Эрмитаж ещё в 1919–1920 годах был передан 31 ящик с коллекцией М. П. Боткина; в Художественном отделе Русского музея был оставлен лишь ящик № 27 с произведениями древнерусского прикладного искусства XI–XVII веков.

Самым древним из коллекции М. П. Боткина в собрание Русского музея является сверлёный каменный топор (конец III—II тысячелетие до нашей эры). Древнейшую часть собрания составляет редкая по художественному уровню группа древнерусских украшений X—XIII веков, обозначенная как «Черниговский клад». Наиболее значительные среди предметов более позднего времени — драгоценная церковная утварь и памятники личного благочестия. В собрании имеются также первоклассные изделия из серебра и бронзы — образцы парадной и бытовой утвари.

Около 200 золотых перегородчатых эмалей из собрания М. П. Боткина Советская власть распродала в 1920-х годах в Европе и в Соединенных Штатах Америки. Их подлинность ставится под сомнение после технико-технологических экспертиз 1980-х годов, проведенных американскими учеными, обнаружившими в их составе наличие позднейших химических элементов.

Родственники

Брат литератора и критика Василия Петровича, коллекционера Дмитрия Петровича и знаменитого врача Сергея Петровича Боткина. Сестра Михаила Петровича — Мария Петровна была замужем за поэтом А. А. Фетом. Другая сестра, Екатерина Петровна — жена Ивана Васильевича Щукина (1817—1890), мать коллекционеров Сергея, Ивана и Петра Щукиных.

Отзывы современников

• А. Н. Бенуа в «Воспоминаниях» писал о М. П. Боткине как о человеке, который «сохранил влияние в различных организациях Санкт-Петербурга и даже после реформ Академии художеств в 1893 г., когда сам в Академию уже избран не был, имел влияние на вице-президента Императорской Академии художеств гр. И. Толстого и на августейшего управляющего музеем Великого князя Георгия Михайловича».
• П. И. Нерадовский рассказывал об исчезновении итальянских примитивов из Музея христианских древностей ИАХ в процессе их перевозки в Русский музей Императора Александра III. Впоследствии недостающие памятники с номерами Музея христианских древностей он обнаружил на стендах в особняке М. П. Боткина на Васильевском острове.
• Д. В. Григорович: «Мишанчик человек лживый и лукавый».
• И. Э. Грабарь: «Это был предатель по природе, изменник по страсти, интриган по культуре»

Литература

• Боткин, Михаил Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Манойленко А. С., Манойленко Ю. Е. [www.rusarchives.ru/publication/otecharh/145.shtml Документы о художнике и коллекционере М. П. Боткине в Российском государственном историческом архиве // Отечественные архивы. — 2014. — № 5. — С. 35-41].
• Собрание М. П. Боткина. Репринтное издание 1911 г. СПб.: Альфарет, 2009. — 40 с.: ил.; 100 л. ил.
• [www.rusmuseum.ru/images/cms/data/rusmus/flv/exib/botkin_M_katalog/Botkin252.pdf Коллекции Михаила и Сергея Боткиных: [Каталог выставки, Санкт-Петербург. Русский музей, 2011-2012]]. – СПб., 2011

Рекомедуемая литература

• Лазарев С. Е., Курдюмов О. Г. Церковный раскол XVII века в произведениях русской живописи // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия «История. Политология». — 2015. — № 19 (216). — Вып. 36. — С. 77—83.

Ссылки

• [funeral-spb.narod.ru/necropols/novodev/tombs/botkinmp/botkin.html Биография]
• [amsmolich.livejournal.com/131464.html Михаил Петрович Боткин и его коллекция]
• [www.roerich-encyclopedia.facets.ru/personal/botkin.html Биографическая справка] на сайте «Рериховская энциклопедия»
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:265190 Михаил Боткин] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• Achechova A. [www.sudoc.abes.fr/xslt//DB=2.1/CMD?ACT=SRCHA&IKT=1004&SRT=RLV&TRM=achechova « Les émaux "byzantins" de la collection Mikhaïl Petrovitch Botkine : aspects du collectionnisme des objets d’art à la fin du XIXe — début du XXe siècle» (фр.) (англ.)]
• Helfenstein, Eva (et al.) [www.iiconservation.org/node/3413 Technical examination of enamels from the Botkin collection]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Боткин, Михаил Петрович

«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.