Боткин, Дмитрий Петрович

Дмитрий Петрович Боткин

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Дми́трий Петро́вич Бо́ткин (12 сентября 1829, Москва — 1889, Харьковская губерния) — предприниматель, коллекционер, потомственный почётный гражданин. Совладелец чаеторговой фирмы «Петра Боткина сыновья». Председатель Московского общества любителей художеств (1877—1888), член Московского художественного общества, почётный член петербургской Академии художеств.

Биография

Родился 12 сентября 1829 года в семье основателя чайной фирмы в Москве П. К. Боткина (1781—1853). В двух браках родилось 22 ребёнка, из них совершеннолетия достигли 14 человек.

Д. П. Боткин ещё в молодости увлёкся коллекционированием, главным образом картин, акварелей и рисунков. К 1882 году его собрание насчитывало свыше 100 картин, главным образом полотна западноевропейских художников, в основном французская живопись XIX века: полотна Ш. Ф. Добиньи, Ж. Б. К. Коро, Г. Курбе, Ж.-Ф. Милле, Т. Руссо, Ф. Руссо, К. Тройона; имелись картины австрийских, бельгийских, голландских, испанских, итальянских, немецких, шведских, швейцарских и американских художников. В приобретении картин ему помогал его друг, художник А. П. Боголюбов, постоянно живший в Париже.

В 1862 году Д. П. Боткин приобрёл дом у банкира и коллекционера А. Ф. Марка вместе с картинами О. Верне, А. Ахенбаха, М. Л. Вотье, К. Куккука и А. П. Боголюбова; среди них — «Дети короля Эдуарда IV» П. Делароша. Коллекция Боткина пополнялась при распродажах из художественных собраний: В. А. Кокорева (К. Тройон), Александра Борисовского (Т. Руссо) и др.

Пётр Боборыкин отмечал в 1881 году: «Сто с небольшим картин, находящихся у Д. П. Боткина, стоят в настоящую минуту, по крайней мере в пять раз больше того, что он за них заплатил. Некоторые мастера… Коро, Руссо, в особенности Мейссонье, Фортуни оказались баснословно дорогими. И теперь эта коллекция представляет собой на скромную оценку капитал в два миллиона франков».

Собрание Боткина до 1867 года размещалось в родительском доме в Петроверигском переулке (дом № 4).

Д. П. Боткин отличался набожностью. Женившись на Софье Сергеевне Мазуриной (1840—1889), внучке известного московского городского головы А. А. Мазурина, он обзавелся собственным домом, на улице Покровке (ныне д. № 27), приобретённым у Марка. Сюда каждый год привозили для молебна чудотворную Иверскую икону и образ Спаса из кремлёвской часовни у Спасских ворот. Здесь же была размещена коллекция Боткина. Здесь же была размещена галерея Боткина, представлявшая во второй половине XIX века одну из московских достопримечательностей. О Галерее Боткина упоминалось во многих путеводителях наряду с Третьяковской галереей и галереей К. Т. Солдатёнкова; три «картинные комнаты» с разрешения хозяина в определенные часы мог посмотреть любой желающий.

Сын, Сергей Боткин оставил мемуары, которые хранятся в архиве Колумбийского университета. В них он, в частности, рассказал об эстетических пристрастиях отца: «В его время… Моне и многие другие импрессионисты уже существовали, но не смогли ещё переродить твёрдо установившегося вкуса и понимания тогдашнего поколения». Вместе с тем, Сергей Боткин отмечал, что отец «ушёл далеко от академических вкусов первой половины XIX века… всецело был под влиянием прелести» барбизонской школы. Знаток московского купечества Павел Бурышкин отмечал, что симпатии Боткина-собирателя, «были космополитичны и не заключали в себе ничего народнического, никакого стремления к отечественному». Наибольший интерес у Дмитрия Петровича Боткина вызывали ландшафты и исторические сцены.

Работы русских живописцев появлялись в собрании «случайным» образом: Три эскиза А. А. Иванова, попали к Боткину от брата Михаила; И. Н. Крамской выполнил портрет жены Боткина — С. С. Боткиной. Ещё имелись работы В. Г. Перова («Учитель рисования»), Ф. А. Васильева («После грозы»), В. В. Верещагина, В. Д. Поленова, А. А. Риццони, А. А. Харламова и А. П. Боголюбова.

Д. П. Боткин принимал участие в открытии в Химках Арнольдовского училища для глухонемых; был членом попечительского совета Александровского коммерческого училища.

Скончался 26 мая 1889 года в семейном имении Тихий Хутор в Харьковской губернии. Был похоронен на кладбище московского Покровского монастыря (могила не сохранилась).

В семье было четверо детей: Пётр, Сергей, Дмитрий (умер ребёнком) и Елизавета.

Коллекцию унаследовали сыновья Боткина; в 1896 году Сергей Дмитриевич часть картин увёз в Париж. Доля Петра Дмитриевича после 1917 года поступила в Музей изящных искусств. Дочь Боткиных, Елизавета Дмитриевна, бывшая в первом браке за инженером Константином Густавовичем Дункером, была владелицей особняка на Поварской улице (дом № 9), для которого М. А. Врубель исполнил мозаичный триптих «Суд Париса», плафон с изображением цветов и панно «Венеция».

Большое собрание неизданных писем к нему В. П. Боткина хранилось в Пушкинском доме.

Коллекция

В 1875 году Д. П. Боткин издал в Санкт-Петербурге каталог своего собрания, который был составлен Д. В. Григоровичем. Тираж распространялся в узком кругу. В 1882 году каталог был переиздан в сокращённом виде — по нему в собрании числилось 86 произведений, в том числе французское искусство (34 номера), немецкое (13), испанское (7) австрийское (6), голландское (5), бельгийское (4), а также швейцарская, шведская и итальянская школы и произведение американского художника. В своём собрании Боткин старался иметь по одному произведению художников.

По сообщению П. Д. Боборыкина, к 1881 году в собрании было более ста картин.

В собрании были картины и малоизвестных художников: Бальдини, Фафурини, Микетти и Палицци.

В своём собрании Д. П. Боткин имел только десять русских картин.

• Альма-Тадема, Лоуренс: «Египетские игроки в шахматы»
• Бонёр, Роза: «Бретонский угольщик»
• Бретон, Жюль: «Собирательница колосьев»
• Макс, Габриэль: «Мученица-христианка, продающая светильники при входе в катакомбы»
• Генц, Вильгельм Карл: «Укротитель змей в Египте»
• Декан, Александр-Габриэль: «Крестьянский двор»

• Деларош, Поль: «Дети короля Эдуарда»
• Диаз, Нарсис Виржиль: «Дорога в лесу»
• Добиньи, Шарль-Франсуа
• Дюпре, Жюль: «Прибой»

• Жером, Жан-Леон: «Башибузук»
• Зием, Феликс-Франсуа: «Голландская деревня»
• Коро, Жан Батист Камиль: «Берег Сены»
• Конт, Пьер-Шарль: «Генрих III, прислушивающийся к убиению герцога Гиза»
• Курбе, Гюстав: «Отлив»
• Лейс, Анри: «Обет»
• Лермитт, Леон: «Жницы» (ГМИИ)
• Лоран, Жан-Поль: «Бернар Делисье»
• Милле, Жан-Франсуа: «Овчар»
• Пюви де Шаванн, Пьер Сесиль: «Деревенские пожарные» (Эрмитаж)

• Руссо, Теодор: «Речка в лесу»
• Руссо, Филипп
• Тройон, Констан: «Корова»; «Стадо»
• Фортуни, Мариано: «Испанский дворик» (ГМИИ)
• Фромантен, Эжен: «Арабская гауптвахта»
• Эдельфельт, Альберт: «Деревенские похороны в Финляндии» (Музей Атенеум, Хельсинки)
• А. П. Боголюбов: «Английский бот»
• В. В. Верещагин
• А. А. Иванов: «Окрестности Рима» и первоначальный эскиз «Явление Христа народу»
• И. Н. Крамской: «Портрет С. С. Боткиной»
• Перов, Василий Григорьевич: «Учитель рисования»
• В. Д. Поленов
• Риццони, Александр Антонович: «Химическая лаборатория»
• А. А. Харламов: «Итальянская девочка»
• С. Ф. Щедрин: «Вид Сорренто»

Литература

• Юденкова Т. В. Старший наставник: Д. П. Боткин // Другой Третьяков: Судьба и коллекция одного из основателей Третьяковской галереи. — М.: Арт-Волхонка, 2012. — С. 30—35. — 392 с. — ISBN 978-5-904508-19-7.

Ссылки

• Полунина Н. М. [dic.academic.ru/dic.nsf/moscow/367/Боткин Биография]
• Семёнова Н. [artchronika.ru/gorod/барбизон-на-покровке/ Барбизон на Покровке]

Отрывок, характеризующий Боткин, Дмитрий Петрович

Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…