Кимбл, Бо

Бо Кимбл
Bo Kimble
Завершил карьеру
Атакующий защитник
Рост:	193 см
Вес:	86 кг
Гражданство:	США США
Родился:	9 апреля 1966(1966-04-09) (58 лет), Филадельфия, Пенсильвания
Школа:	Профессионально-техническая школа имени Маррелл Доббинс (Филадельфия, Пенсильвания)
Колледж:	Юж. Калифорния (1985—1986) Лойола-Мэримаунт (1987—1990)
Драфт:	8-й (1-й раунд), 1990, Лос-Анджелес Клипперс
Статистика в НБА
Игры:	105
Очки:	574 (5,5 в среднем за игру)
Подборы:	162 (1,5 в среднем за игру)
Передачи:	98 (0,9 в среднем за игру)
Перехваты:	41 (0,4 в среднем за игру)
Блок-шоты:	14 (0,1 в среднем за игру)
Выступал за команды
Лос-Анджелес Клипперс (1990—1992) Нью-Йорк Никс (1993) КРО Лион (1993—1994) Рапид-Сити Триллерс (КБА) (1994—1995) Хартфорд Хеллкэтс (КБА) (1995) Ла-Кросс Бобкэтс (КБА) (1996—1997) Якима Сан Кингз (КБА) (1997—1998)
Личные награды и достижения Самый результативный игрок первого дивизиона NCAA (1990) Игрок года конференции West Coast (1990) 2-я всеамериканская сборная NCAA (1990) Включён в баскетбольный Зал Славы университета Лойола-Мэримаунт (2005) За ним в «Лайонс» закреплён номер 30

Грегори Кевин «Бо» Кимбл (англ. Gregory Kevin "Bo" Kimble; род. 9 апреля 1966 года, Филадельфия, Пенсильвания, США) — американский профессиональный баскетболист.

Ранние годы

Бо Кимбл родился 9 апреля 1966 года в городе Филадельфия (Пенсильвания), там же он учился в профессионально-технической школе имени Маррелл Доббинс, где вместе с Хэнком Гатерсом играл за местную баскетбольную команду, которая в 1985 году выиграла чемпионат Общественной лиги Филадельфии (англ. Philadelphia Public League).

Студенческая карьера

«УСК Тродженс»

После окончания школы Кимбл вместе с Гатерсом поступил в университет Южной Калифорнии, где выступал за команду «УСК Тродженс», главным тренером которой был Стэн Моррисон, а его ассистентом — Дэвид Спенсер. Там они объединились с участниками игры McDonald's All-American Томом Льюисом и Ричем Гранде в звёздную «четвёрку первокурсников». По окончании сезона тренерский штаб «Тродженс», Моррисон и Спенсер, были уволены из-за неудовлетворительных результатов команды (11 побед при 17 поражениях), несмотря на победу в регулярном чемпионате конференции Pacific-10 предыдущего года. Сообщалось, что игроки также могут покинуть команду, если с их стороны не будут соблюдены определённые условия, включая желание играть с другим тренерским штабом, о чём они должны будут лично сказать новому наставнику. Следующим главным тренером «Тродженс» был назначен Джордж Равелинг, который дал игрокам крайний срок для ответа, останутся они в команде или нет. Когда срок вышел, а они не ответили, Равелинг лишил стипендии Кимбла, Гатерса и Льюиса, а сам выступил с сомнительным заявлением. После этого Кимбл, Гатерс и Льюис покинули команду, первые двое перевелись в университет Лойола-Мэримаунт, последний — в университет Пеппердайна. Гранде остался в университете Южной Калифорнии.

«Лойола-Мэримаунт Лайонс»

После отдыха в сезоне 1986/1987 годов, как это требуется в соответствии с правилами перевода студентов в NCAA, пара Кимбл—Гатерс стала центральной, пожалуй, самой интересной в истории студенческих команд. Тренировавший в то время команду «Лойола-Мэримаунт Лайонс» Пол Уэстхед установил необычайно быстрый темп игры. На атаку «Львы», как правило, использовали мало времени, быстрый, в течение 10 секунд, розыгрыш мяча, и тут же бросок по кольцу с выгодной позиции, при чём чаще всего игроки бросали из-за трёхочковой дуги. В обороне «Лайонс» использовали жёсткий прессинг по всей площадке, постоянно вынуждая соперника совершать ошибки в игре. В сезоне 1989/1990 годов Кимбл стал самым результативным игроком студенческого чемпионата NCAA, набрав 1131 очко в 32-х играх (35,3 очка в среднем за игру). А команда Кимбла три года подряд становилась самой результативной в первом дивизионе NCAA, забивая в сезоне 1987/1988 годов по 110,3 очка в среднем за игру, в сезоне 1988/1989 годов — по 112,5 очка и в сезоне 1989/1990 годов — по 122,4 очка, причём последний результат по-прежнему является рекордным за всю историю NCAA. «Лойола-Мэримаунт Лайонс» провели пять самых результативных игр в истории первого дивизиона NCAA, причём четыре из пяти были сыграны во время карьеры Кимбла, включая победный матч, состоявшийся 31 января 1989 года, против команды Международного университета США, в котором было забито рекордное количество очков в сумме — 331 (181—150).

Смерть Гатерса

4 марта 1990 года, во время полуфинального матча турнира конференции западного побережья (WCC) против команды «Портленд Пилотс», Хэнк Гатерс упал в обморок и умер от сердечного заболевания. В результате его смерти турнир конференции западного побережья был приостановлен, а его команда была автоматически допущена в плей-офф турнира NCAA как победитель регулярного чемпионата WCC. В следующем раунде (англ. Elite Eight), проигранном матче 1/4 финала против «УНЛВ Раннин Ребелс» (101—131), Кимбл, который был правшой, а также лучшим другом Гатерса, каждый первый штрафной бросок в игре исполнял левой рукой в память о товарище по команде, причём точно исполнил все три попытки. В предыдущем раунде, победном матче 1/8 финала (англ. Sweet Sixteen) против «Алабама Кримсон Тайд» (62—60), Кимбл не исполнял штрафных бросков, поэтому в нём он не смог почтить память друга.

29 января 2005 года все игроки команды Гатерса сезона 1989/1990 годов, в том числе Кимбл, были включены в Зал Славы университета Лойола-Мэримаунт во время перерыва победного для «Лайонс» матча (63—46) над командой «Пеппердайн Вейвз». Свитера с номерами 30 и 44, под которыми выступали Кимбл и Гатерс, были закреплёны за ними и выведены из употребления.

Профессиональная карьера

Играл на позиции атакующего защитника. В 1990 году был выбран на драфте НБА под 8-м номером командой «Лос-Анджелес Клипперс». Позже выступал за команды «Нью-Йорк Никс», «КРО Лион», «Рапид-Сити Триллерс» (КБА), «Хартфорд Хеллкэтс» (КБА), «Ла-Кросс Бобкэтс» (КБА) и «Якима Сан Кингз» (КБА). Всего в НБА провёл 3 неполных сезона. В 1990 году Кимбл признавался баскетболистом года среди студентов конференции West Coast, а также включался во 2-ую всеамериканскую сборную NCAA. Всего за карьеру в НБА сыграл 105 игр, в которых набрал 574 очка (в среднем 5,5 за игру), сделал 162 подбора, 98 передач, 41 перехват и 14 блокшотов.

В 1990-х годах команда «Лос-Анджелес Клипперс» выступала в спортивном комплексе «Los Angeles Memorial Sports Arena», в здании которого, но на другой площадке, блистали Бо Кимбл и Хэнк Гатерс в то время, когда играли за «УСК Троянс». В качестве новичка Кимбл набирал по 6,9 очка в среднем за игру, сыграв в стартовой пятёрке всего 22 матча, в основном же выходил на площадку со скамейки запасных. Его карьера в НБА сложилась неудачно из-за большого количества травм. Летом 1992 года Кимбл был обменен в «Нью-Йорк Никс» в рамках сделки трёх команд с участием шести игроков, в результате которой Марк Джексон перешёл в «Клипперс». В составе «Никс» Кимбл сыграл только девять матчей и те в конце сезона, после чего завершил свою короткую карьеру в НБА.

Личная жизнь

В 1991 году Кимбл снялся в фильме Heaven Is a Playground («Небеса — это площадка для игр») в роли вымышленного высокого школьника Мэттью Локхарта. Кимбл является соучредителем и членом совета директоров «Forty-Four for Life Foundation», некоммерческой организации, борющейся за сокращение случаев со смертельным исходом по причине сердечных заболеваний.

17 июля 1990 года в округе Лос-Анджелес объявлено «Днём Бо Кимбла» «не только за свои достижения на баскетбольной площадке, но и за воплощение положительной роли, образца для молодёжи Лос-Анджелеса».

7 марта 2011 года Кимбл ездил в город Холланд (штат Мичиган), чтобы встретиться со школьными баскетбольными командами Феннвилла и Лоуренса. Команда Феннвилла только что потеряла своего звёздного игрока, Уэса Леонарда, который упал в обморок и умер через несколько секунд после победного броска в овертайме (57—55) в игре против школы Бриджмена в последней игре регулярного чемпионата. Смерть Леонарда была вызвана остановкой сердца в результате его расширения и произошла в один день с 21-й годовщиной Хэнка Гатерса.

Ссылки

• [www.basketball-reference.com/players/k/kimblbo01.html Статистика на сайте Basketball-Reference.com]  (англ.)
• [www.nba.com/historical/playerfile/index.html?player=bo_kimble Статистика на сайте NBA.com]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Кимбл, Бо

8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.