Луизетти, Хэнк

Хэнк Луизетти
Hank Luisetti
Завершил карьеру
Позиция:	Лёгкий форвард / Тяжёлый форвард
Прозвища:	Hank
Рост:	188 см
Вес:	84 кг
Гражданство:	США США
Дата рождения:	16 июня 1916(1916-06-16)
Место рождения:	Сан-Франциско, Калифорния
Дата смерти:	17 декабря 2002(2002-12-17) (86 лет)
Место смерти:	Сан-Матео, Калифорния
Школа:	Галилео (Сан-Франциско, Калифорния)
Колледж:	Стэнфорд (1935—1938)
Команды Сан-Франциско Олимпик Клаб (NIBL, AAU) (1940—1941) Филлипс 66 (NIBL, AAU) (1941—1942) Сент-Мэрис Пре-Флайт (NIBL, AAU) (1942—1943) Тренировал команды Сан-Франциско Стюарт Шевролетс (NIBL, AAU) (1950—1951) Личные награды и достижения Самый результативный игрок первого дивизиона NCAA (1936—1937) Баскетболист года среди студентов по версии Helms Foundation (1937—1938) Всеамериканская сборная NCAA (1936—38) Всеамериканская сборная AAU (1941—42) [www.hoophall.com/hall-of-famers/tag/angelo-hank-luisetti 1959 Баскетбольный Зал славы]

Анджело Энрико «Хэнк» Луизетти (англ. Angelo Enrico "Hank" Luisetti; 16 июня 1916, Сан-Франциско, штат Калифорния, США — 17 декабря 2002, Сан-Матео, штат Калифорния, США) — американский баскетболист и тренер, запомнившийся своими выступлениями на студенческом уровне. Один из величайших баскетбольных новаторов, член Баскетбольного Зала славы с 1959 года.

Ранние годы

Хэнк Луизетти родился 16 июня 1916 года в городе Сан-Франциско (штат Калифорния), учился там же в средней школе Галилео, в которой играл за местную баскетбольную команду.

Студенческая карьера

В 1938 году закончил Стэнфордский университет, где в течение трёх лет играл за команду «Стэнфорд Индианс», в которой провёл успешную карьеру под руководством тренера, члена баскетбольного Зала славы, Джона Бунна. При Луизетти «Индианс» три раза выигравали регулярный чемпионат конференции Pacific Coast (1936—1938), а также два раза — турнир конференции Pacific Coast (1937—1938), но ни разу разу не выходили в плей-офф студенческого чемпионата США. До прихода Хэнка «Индейцы» были в основном обороняющейся командой и постоянными аутсайдерами конференции Тихоокеанского побережья, в первом же сезоне с Луизетти в составе «Индианс» преобразились, выиграв регулярный чемпионат конференции в 1936 году, а шесть лет спустя стали чемпионами Национальной ассоциации студенческого спорта (NCAA).

В сезонах 1935/1936 и 1936/1937 годов Хэнк становился самым результативным игроком студенческого чемпионата NCAA, но в сезонах 1935/1936—1946/1947 годов статистика составлялась Национальным баскетбольным комитетом официального баскетбольного справочника, который не был наделён полномочиями NCAA, поэтому результаты тех лет считаются неофициальными. Хэнк Луизетти два года подряд признавался баскетболистом года среди студентов по версии Helms Foundation (1937—1938), а также три года подряд включался во всеамериканскую сборную NCAA (1936—1938).

Луизетти играл в эпоху, когда в баскетболе традиционными были броски двумя руками и крюком, Хэнк же разработал атакующее новшество, бросок одной рукой в прыжке, во время которого он зависал в воздухе. Имея в своём арсенале новое наступательное оружие, Луизетти стал одним из доминирующих игроков в истории американского студенческого баскетбола, так как такой бросок практически невозможно было заблокировать. Поздно вечером 30 декабря 1936 года на старой арене Мэдисон-сквер-гарден прошёл знаменитый матч между «ЛИУ Бруклин Блэкбёрдс» и «Стэнфорд Индианс», который посетило огромное по тем временам количество зрителей (17 623 человек). Перед этим матчем «Блэкбёрдс» одержал победную серию из 43 игр, но арена была переполнена по другой причине, публика пришла посмотреть на второкурсника Стэнфордского университета Хэнка Луизетти и его необычные, вопреки баскетбольному стилю того времени, броски одной рукой, во время которых он зависал в воздухе. Он стал первым игроком, который смог набрать 50 очков в одном матче, это событие произошло 1 января 1938 года в игре против «Дюкейн Дьюкс». В 1950 году по результатам специального опроса спортивных обозревателей и комментаторов Associated Press Луизетти был назван вторым игроком (после Джорджа Майкена) первой половины XX века.

Любительская карьера

Играл на позиции лёгкого форварда и тяжёлого форварда. Луизетти никогда не выступал за профессиональные клубы. После окончания университета он решил не заключать соглашение с командами Американской баскетбольной лиги (АБЛ) и Национальной баскетбольной лиги (НБЛ), а в 1940 году подписал контракт с командой «Сан-Франциско Олимпик Клаб» из Любительского спортивного объединения (AAU), выступавшей в Национальной промышленной баскетбольной лиге (NIBL). В следующем сезоне Хэнк выступал за команду нефтяной компании Филлипс Петролеум «Филлипс 66» (его другое название «Ойлерз 66»), а ещё через год за клуб «Сент-Мэрис Пре-Флайт». За три года в лиге он два раза включался во всеамериканскую сборную AAU (1941—1942). В 1944 году он подхватил менингит, в результате чего ему пришлось завершить баскетбольную карьеру.

Тренерская карьера

После завершения профессиональной карьеры игрока Хэнк Луизетти устроился на должность главного тренера в команду «Сан-Франциско Стюарт Шевролетс», которая выступала в Национальной промышленной баскетбольной лиге (NIBL). В «Стюарт Шевролетс» Хэнк перешёл перед началом сезона 1950/1951 годов, по итогам которого его клуб имел положительный баланс побед и поражений (12—8), заняв в турнирной таблице третье место. В межсезонье он покинул команду и ушёл в отставку. В 1959 году Луизетти был избран в баскетбольный Зал славы имени Нейсмита.

Смерть

Окончив университет, Хэнк пошёл в армию (1938—1940), а после завершения спортивной карьеры игрока, во время Второй мировой войны, два года служил в Военно-морских силах США (1943—1945). Хэнк Луизетти умер во вторник, 17 декабря 2002 года, на 87-м году жизни в городе Сан-Матео (штат Калифорния).

Ссылки

• [www.hoophall.com/hall-of-famers/tag/angelo-hank-luisetti Angelo "Hank" Luisetti Hall of Famers]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Луизетти, Хэнк

«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.