Булгаков, Александр Герасимович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Герасимович Булгаков
Дата рождения

19 февраля 1910(1910-02-19)

Место рождения

с. Нижняя Медведка, Алтайский край

Дата смерти

28 ноября 1984(1984-11-28) (74 года)

Место смерти

Чита

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Бронетанковые войска

Годы службы

19321946

Звание Майор

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Часть

20-я танковая бригада 11-го танкового корпуса

Командовал

Танковый батальон

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

Александр Герасимович Булгаков (19 февраля 1910, с. Нижняя Медведка, Алтайский край — 28 ноября 1984, Чита) — командир танкового батальона 20-й танковой бригады 11-го танкового корпуса 8-й гвардейской армии 1-го Белорусского фронта. Герой Советского Союза.





Биография

Ранние годы

Александр Герасимович Булгаков родился в селе Нижняя Медведка Тюменцевского района Алтайского края в семье русского крестьянина. С 15 лет работал по найму у кулаков. Организовав в своём селе комсомольскую ячейку, с 1927 года Булгаков был инструктором районного комитета ВЛКСМ. Окончив в 1928 году 7 классов, Булгаков проходил обучение в Новосибирской партшколе. В дальнейшем Булгаков стал председателем сельсовета в родном селе и одним из организаторов колхоза[1].

В 1932 году Александр Булгаков вступил в ряды Красной армии. Окончив пограншколу НКВД в Кяхте, Булгаков служил на заставе «Монды» 19-й Тункинской комендатуры на границе Читинской области и Маньчжурии. Отсюда он был откомандирован в учебное подразделение Харьковского танкового училища, дислоцированное в посёлке Даурия Читинской области, по окончании которого в звании младшего лейтенанта вернулся в пограничные войска. До начала Великой Отечественной войны Булгаков служил командиром погранзаставы 74-го погранотряда. Член ВКП(б) с 1938 года[1].

Участие в Великой Отечественной войне

В сентябре 1941 года Булгаков подал рапорт об отправке на фронт и был назначен комендантом штаба 17-й стрелковой дивизии 33-й армии Западного фронта. В этом качестве старший лейтенант Булгаков участвовал в боях под Спас-Деменском, Медынью и на реке Наре. Дивизия, в которой служил Булгаков, оказалась одной из немногих, которые не попали в окружение. Несмотря на потери, дивизия организованно отходила на промежуточные рубежи и окончательно закрепилась на рубеже реки Нары в районе города Верея. Работники штаба дивизии, в том числе и Булгаков, неоднократно в оружием в руках вступали в схватки с врагом[1].

С 11 по 13 октября 1941 года в районе Вереи в полосе развёртывания 33-й армии стала действовать 20-я отдельная танковая бригада. Булгаков был переведён в её состав и до лета 1943 года был комендантом штаба, командиром роты управления, офицером связи штаба. При этом Булгаков лично принимал участие в боях в ноябре-декабре 1941 года при обороне Можайского рубежа. В декабре Булгаков участвовал в контрнаступлении. В боях на подступах в Гжатску старший лейтенант Булгаков получил ранение и был отправлен в медсанбат[1].

Летом 1942 года 20-я танковая бригада в составе 11-го танкового корпуса была переброшена на Калининский фронт под город Великие Луки. Будучи офицером связи штаба, Булгаков в мороз, почти под непрерывным обстрелом врага налаживал и поддерживал непрерывную связь между подразделениями бригады и другими соединениями, действующими в этом районе. 17 января 1943 года город Великие Луки был освобождён советскими войсками[1].

Весной 1943 года, после непродолжительной переподготовки, Булгаков стал действующим танкистом и был назначен на должность старшего адъютанта батальона. В это же время 20-я танковая бригада 11-го корпуса была переброшена в состав 2-й танковой армии на Центральный фронт и оказалась на южном фасе Орловской дуги. В июле 1943 года началась Орловская наступательная операция, а 5-го августа батальон Булгакова одним из первых вошёл в освобождённый город Орёл. 23 августа на подступах к городу Карачев Брянской области Булгаков заменил выбывшего командира батальона и руководил действиями танкистов при освобождении нескольких населённых пунктов. Будучи раненым в голову, он не оставил поле боя, а продолжал руководить подразделением, умелым манёвром ворвавшись в посёлок Долгий и нанеся противнику большой урон. За эти бои капитан Булгаков был награждён орденом Красной Звезды[1].

Будучи переброшенным в состав 4-й танковой армии на Южный фронт, 11-й танковый корпус принял участие в освобождении Мелитополя. Булгаков, уже командовавший танковым батальоном, в боях получил третье ранение, но остался в строю до окончательного освобождения Мелитополя. Несколько раз батальон Булгакова оставался отбивать контратаки противника, пока советские части перегруппировывались[2]. За отличие в этих боях Булгаков был награждён орденом Отечественной войны II степени[1].

В феврале 1944 года 11-й танковый корпус был переведён на 1-й Украинский фронт и включён в состав 13-й армии. Здесь, в ходе Ровно-Луцкой операции, Булгаков участвовал в освобождении городов Олевск, Сарны и дошёл до Ковеля.

В мае того же года 11-й танковый корпус был переведён на 1-й Белорусский фронт, где участвовал в Люблин-Брестской операции. 17 июля 1944 года корпус, следовавший без должной поддержки стрелковых войск, наткнулся на скрытный рубеж обороны противника. Две танковые бригады попали под артиллерийский огонь, в результате чего было потеряно 75 танков. Только 20-я танковая бригада, благодаря умелым действиям капитана Булгакова, сумела прорвать рубеж и продвинуться вглубь фашистской обороны. 20 июля 1944 года батальон Булгакова, проехав по тяжёлой, лесисто-болотистой местности, без потерь достиг и форсировал реку Западный Буг в районе села Гуща Любомльского района Волынской области. Атаковав города Парчев и Радзынь, танкисты 20-й бригады дезорганизовали оборону противника в этом районе. 24 июля батальон Булгакова напал на немецкий аэродром в районе Радзыни, где захватил большое количество военного имущества, включая свыше 200 тонн бензина и смазочных масел и шесть самолётов. Захват был настолько внезапным, что противник даже не успел взорвать склады, несмотря на то, что те были подготовлены к взрыву. В тот же день батальон Булгакова с ходу овладел городом Лукув, подступы к которому прикрывались значительными группами пехоты и артиллерии противника. Выбив врага из Лукува, батальон Булгакова перекрыл железную и шоссейную дороги Брест-Варшава, а также захватил 10 эшелонов с большим количеством военного имущества[3]. За этот подвиг капитан Булгаков был представлен к званию Героя Советского Союза, которое было ему присвоено указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 сентября 1944 года с вручением Ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

28 июля 1944 года батальон Булгакова продолжил наступление и, ликвидировав сопротивление, овладел городом Седлец. Фактически оказавшись в окружении противника, батальон держал оборону, пока не подошли основные силы. Героические действия личного состава и капитана Булгакова значительно упростили стрелковым подразделениям захват плацдарма на западном берегу Вислы в районе города Пулавы. 18 августа Булгакову было присвоено звание майора.

В начале январе 1945 года батальон Булгакова в качестве передового отряда участвовал в Висло-Одерской операции. Пройдя с боями города Радом и Томашув, батальон достиг Одера в районе города Кюстрин и способствовал стрелковым подразделениям 8-й гвардейской и 5-й ударной армий в захвате плацдарма на западном берегу реки. В результате действий батальон Булгакова противник лишился 19-и танков и самоходных орудий, 14-и орудий разного калибра, 15-и миномётов, 73-х машин, 85-и мотоциклов и 930 солдат. За отличие в этих боях майор Булгаков был награждён орденом Александра Невского[4].

В составе 1-й гвардейской танковой армии батальон майора Булгакова принял участие в штурме Берлина. 22 апреля 1945 года батальон Булгакова вёл ожесточённые уличные бои на улицах Берлина, продвигаясь к центру города. Именно там майор Александр Герасимович Булгаков и встретил День Победы[1].

После войны

После войны гвардии майор Булгаков некоторое время командовал 145-м отдельным танковым батальоном 74-го гвардейского механизированного полка 20-й гвардейской механизированной дивизии. В 1946 году Булгаков вышел в запас и вернулся в Алтайский край, где работал заведующим торговым отделом Тюменцевского райисполкома и, позже, на шахте «Восточная». В дальнейшем, переехав в Читу, Булгаков до пенсии работал в Черновском леспромхозе[1].

28 ноября 1984 года Александр Герасимович Булгаков скончался. Могила Булгакова, находящаяся на Черновском кладбище Читы, неоднократно подвергалась вандализму[5].

Память

Напишите отзыв о статье "Булгаков, Александр Герасимович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10302 Булгаков Александр Герасимович]. Проверено 5 января 2012. [www.webcitation.org/68QbZqMKM Архивировано из первоисточника 15 июня 2012].
  2. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» № 19496125
  3. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» № 150004502
  4. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» № 23844106
  5. [www.rospensioner.ru/news_1354.html В Чите ограбили могилу Героя Советского Союза Александра Булгакова] (17 июля 2010). Проверено 5 января 2012. [www.webcitation.org/6AVccQsHN Архивировано из первоисточника 8 сентября 2012].

Ссылки

  •  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10302 Булгаков, Александр Герасимович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Булгаков, Александр Герасимович

Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.