Вебер, Пауль

Пауль Вебер

Пауль Андреас Вебер (нем. Andreas Paul Weber; 1 ноября 1893, Арнштадт — 9 ноября 1980, Шретстакен) — немецкий художник и литограф, известный карикатурист. Один из наиболее талантливых рисовальщиков и граверов своего поколения. Занимался политической карикатурой. За свою карьеру создал более 200 картин, более 1500 иллюстраций и около 3000 литографий.

Биография

Окончил среднюю школу в Арнштадте, а затем в течение короткого времени учился в Художественном училище в Эрфурте. В 1908—1914 гг. участвовал в молодёжном движении Юнг-Вандерфогель (Jungwandervogel) и даже совершил велосипедное турне через всю Германию. В это время появляются его первые литографии. Во время Первой мировой войны был призван в армию, создавал рисунки для солдатской газеты. Около 40 его ранних карандашных рисунков, гуашей и акварелей были опубликованы в то время в Лейпцигской иллюстрированной газете (Leipziger Illustrierte Zeitung). В 1920 женится на Тони Кландер (Toni Klander), с которой у них будет впоследствии пятеро детей. В начале 1920-х годов работает в разнообразных газетах, а уже в 1925 основывает собственный издательский дом Клан-Прессе (Clan-Presse). В 1927—1928 гг. сближается с коммунистическими кругами и с 1929 года начинает сотрудничать с журналом «Сопротивление» (Widerstand), в 1930 году став так же его соиздателем. В этом журнале появляется около 120 его рисунков, в которых не столько превозносится прусский социализм, сколько высмеиваются его главные «враги»: церковь, капиталисты, буржуазия, трусливые консерваторы итд. Так же критикует Гитлера как слишком «западного» и «римского» (то есть обладающего имперскими амбициями). В 1932 году вышел знаменитый памфлет Эрнста Никиша «Гитлер — погибель Германии» («Hitler — ein deutsches Verhängnis»). Неудивительно, что уже в декабре 1934 года, вскоре после прихода последнего к власти, журнал «Сопротивление» перестал печататься.

Отношения Пауля Вебера с фашистским режимом были довольно сложными и совсем неоднозначными. С 1936 года он работает для Гамбургского объединения графиков, основанном бывшим социал-демократом Иоганном Бёзе (Johannes Böse). Эта организация не только публикует его гравюры и рисунки, но и устраивает в 1941 и 1943 годах его персональные выставки. В то же время в 1937 он был арестован Гестапо и в июле отправлен в концентрационный лагерь, откуда, правда, его уже в декабре того же годы освободили за недостатком улик, свидетельствовавших бы против него (в то время как Эрнст Никиш, арестованный в том же году, в 1939 получил пожизненный срок). Зиму 1938—1939 года Вебер проводит в Америке, но, по-видимому, из опасения за судьбу оставшейся в Германии семьи, отказывается туда эмигрировать. Он возвращается весной 1939 в Германию, где уже в следующем, 1940 году, был запрещен к публикации первый том сборника его работ.

В 1940 г. появляются его т. н. «Британские картины» (Britische Bilder), 48 из которых были опубликованы в 1943. Эти рисунки пришлись очень по душе нацистскому руководству и приняли участие в передвижной антибританской выставке «Англия — государство грабежа» («Raubstaat England»). В 1940 г. Вебер получает государственную премию в 1000 марок, присужденную лучшим политически ангажированным художникам. В том же году он проиллюстрировал книгу «Дух солдата» («Soldatengeist»), предисловие к которой было написано самим Гиммлером и которая разошлась стотысячным тиражом. В 1944 в журнале «Действие. Боевой листок для Новой Европы» («Die Aktion. Kampfblatt für das neue Europa») появляется его серия рисунков «Левиафан» («Leviathan»), направленная против сталинского режима и большевизма. Под конец войны был призван в армию и отправлен на Восточный фронт.

После войны Вебер продолжает работать в своей излюбленной резковатой манере, создавая картины и рисунки, главным действующим лицом в которых по-прежнему выступает страх, смерть, безумие и разрушение. Продолжает критиковать буржуазию и выступает против авангарда (рисунки: «Лошади», 1957, «Авангардисты», 1957). Несмотря на это, в 1955 году он получает приз земли Шлезвиг-Гольштейн за вклад в искусство, а в 1963 — медаль имени Ганса Тома.

Целая серия работ художника выполнена на тему «Наполеон Бонапарт и шахматы».

Послевоенные выставки

• 1949 — выставка в художественной галерее Киля
• 1951 — Бремен, Мангейм
• 1952 — Городской музей Флензбурга
• 1953 — Гамельн
• 1955 — Берлин
• 1957 — Ганновер, музей Вильгельм-Буша (Wilhelm-Busch Museum)
• 1958 — выставка художественного сообщества Кассель
• 1975 — выставка в Гамбурге
• 1978 — Бонн и Мюнстер

Умер в 1980 г. в городе Шретстакен. Урна с его прахом была захоронена в саду музея его имени в Ратцебурге (основан еще при жизни художника, в 1973 году).

Ссылки

• [www.weber-museum.de/ Музей А. Пауль Вебера]
• [oltmanns.de/kuenstler/A_Paul_Weber/index.htm Галерея Олтманс]
• [www.welt.de/print-welt/article462398/Kunstvoll_camouflierter_Opportunismus.html Kunstvoll camouflierter Opportunismus — Prophet, Mitläufer, Antisemit? Der Streit um den Zeichner Andreas Paul Weber geht weiter] Статья в журнале WELT от 11 июля 2001 г.

Отрывок, характеризующий Вебер, Пауль

«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.