Гао Синцзянь

Гао Синцзянь
高行健, Gāo Xíngjiàn
Дата рождения:	4 января 1940(1940-01-04) (84 года)
Место рождения:	Ганьчжоу
Гражданство:	Франция
Род деятельности:	писатель
Язык произведений:	китайский
Премии:	Нобелевская премия по литературе (2000)

Гао Синцзянь (кит. 高行健, пиньинь: Gāo Xíngjiàn, káu ɕĭŋ tɕiɛ̂n) (р. 4 января 1940, Ганьчжоу, Цзянси, Китайская Республика) — проживающий в Париже китайский прозаик, новеллист, драматург и критик. Лауреат Нобелевской премии по литературе 2000 года «Произведения вселенского значения, отмеченные горечью за положение человека в современном мире».

Биография

Гао Синцзянь родился 4 января 1940 года в Ганьчжоу, что в восточном Китае. В наше время он гражданин Франции. Его отец был банковским служащим, а мать непрофессиональной артисткой и именно ей он обязан интересом к театру и литературе. Получил образование в школах Китайской Народной Республики.

Во время учебы увлекся чтением западной литературы в переводе, изучал художественное искусство. В 1950 с переездом в семьи в Нанкин, поступает в среднюю школу Нанкина, которая работала при университете Нанкина. После окончания школы в 1957 году поступил в университет на факультет иностранных языков. Получил диплом в 1962 года, став специалистом по французской филологии университета в Пекине.

После окончания учебы работал переводчиком в международном книжном магазине. В 1970 годах работал в селе на фермах и учителем китайского языка в средней школе в сельской местности. В 1975 ему разрешили вернуться в Пекин, где он возглавил группу переводчиков для журнала «Строение в Китае». В 1977 работает в комитете внешних отношений ассоциации писателей Китая.

Во время Культурной Революции попал в лагерь на перевоспитание. До 1979 года он не мог ни выехать за границу, ни публиковать свои работы. Но после этого периода начал путешествовать во Францию и Италию.

В Париже работал переводчиком во время поездки китайской делегации писателей. С 1980 стал сценаристом и драматургом Пекинского народного художественного театра. В 1986 году, после запрета пьесы «Другой берег» и ошибочного диагноза рака легких, он решает пуститься в пешее путешествие в горы и леса провинции Сычуань. В 1988 году попросил политического убежища во Франции, а после событий на площади Тяньаньмэнь вышел из Коммунистической партии Китая.

Творчество

С 1960 по 1970 год результатом его тяги к самовыражению в искусстве стало написание нескольких сот произведений в прозе, пьес и поэм. Но писатель знал, что никогда не сможет их опубликовать через политическое давление. Хранить их было также опасно, а потому он решил сжечь все произведения. В период с 1980 по 1989 Гао Синцзянь публиковал в китайских журналах рассказы, эссе и пьесы. Написал 4 книги: «Первые размышления о современной литературе» (1981), «Голубь по имени Красный Клюв» (1985), сборник пьес (1985) и «В поисках новых форм драматического искусства» (1987). Некоторые его экспериментальные пьесы, написанные под влиянием творчества Брехта и Беккета, были популярны в театрах Пекина.

Как драматург Гао дебютировал пьесой «Сигнал тревоги» 1982 года. Она связана с психологическим конфликтом протагониста, который должен выбрать между моральной нормой, которая не позволяет воровать и воровством, которое он должен сделать так как она оказался под давлением бандитов. Несмотря на свою поучительность пьеса была задумана как театральный эксперимент. Пьеса была поставлена в маленьком театре без декораций. Декорацию заменяли характерными жестами.

В 1983 году написал пьесу «Автобусная остановка», которую запретили в Китае во время «интеллектуальной чистки». Пьесу критиковали за отхождения от «социалистического реализма». Пьесу назвали политически двузначной, без конкретных героев и подтверждения политического курса. В пьесе действуют 9 героев, которые представляют архетипы разных элементов китайского общества: старик, мать, молодая девушка, мастер по дереву, менеджер Ма, Очки, Слабый Молодой Человек и Молчаливый Человек. Все персонажи верят в счастливое будущее, которое будет возможно, только когда они поедут в город. Но автобус, на котором они хотят уехать, все время проезжает остановку, не останавливаясь. В конце пьесы они преодолевают разногласия и идут пешком в город. Автор говорил также о музыкальном сопровождении сюжета. Актеры, за советом автора, должны были играть как нереальные персонажи. Гао Синцзянь еще раз обращается к традиционному китайскому театру. Критики приравняли эту пьесу к пьесе Сэмюеля Беккета «В ожидании Годо».

Пьеса «Дикий человек» (1985) также дала повод для полемики в Китае и обратила внимание других стран к его творчеству. Она представляет ещё одно направление в драматургии Гао Синцзяня. Помимо интереса к экзистенциалистским вопросам, в пьесе также отображены культурные и исторические моменты. Пьеса исследует современность и прогресс со стороны экологии, противопоставляя современное общество первичной гармонии с природой, приставленной старинными обычаями. Поиск дикого человека и разработка девственных лесов приводит современность к катастрофе. Снова Гао соединяет диалог, танец и ритм.

В пьесе «Другой берег» автор исследует конфликт между индивидуальным и коллективным. Пьеса была настолько философской, антисоциальной и абстрактной, что её сразу запретили в Китае. После публикации в эмиграции политического произведения «Беглецы» о событиях на площади Тяньаньмэнь стал persona non grata в Китае.

С 1982 он уже начинает работать над своим наиболее известным романом Чудотворные горы. В этом романе, который частично является его собственными воспоминаниями, главный герой, проходя сквозь время и пространство китайской глубинки, пускается в путешествие в поисках корней и внутреннего спокойствия и свободы. Этот роман – это попытка убежать от официальной культуры и возвратится к народной культуре, мифам и природе. В разных главах повествование меняется от первого до второго лица. Это попытка показать поиск себя.

Другой роман «One Man’s Bible» (1998) исследует разрушительный эффект Культурной Революции и её вторжение в личное пространство. Использование воспоминаний тела и темы приватности это приёмы для анализа коллективной жестокости. Сегодня его произведения переведены на многие языки. У Швеции две его пьесы («Летний день в Пекине» и «Беглецы») ставились в Королевском Драматическом театре (Стокгольм).

Произведения Синцзяня стало способом отображения истории, которую затмила Культурная Революция, или даже общий упадок природы, отображённый в ржавеющем покрытии крыш.

Кроме того, он рисует тушью и выставлял произведения на более чем тридцати выставках. Некоторые из них стали фоном для обложек его книг.

Библиография

• 寒夜的星辰 («Constellation in a Cold Night», 1979)
• 现代小说技巧初探 («A Preliminary Examination of Modern Fictional Techniques», 1981)
• 绝对信号 (Signal Alarm, 1982)
• 车站 (Bus Stop, 1983)
• 野人 (Wild Men, «Savages», 1985)
• 有只鸽子叫红唇儿 («Such a Pigeon called Red Lips», 1984) — a collection of novellas
• 彼岸 (The Other Shore: Plays by Gao Xingjian , 1986)
• 给我老爷买鱼竿 («A Fishing Rod for my Grandpa», 1986) — a short story collection
• 灵山 (Чудотворные горы, 1990)
• 没有主义 (Without -isms, «No Ideology», 1995)
• 一个人的圣经 (One Man’s Bible, 1998)

Переводы на русский язык

• Осенние цветы. Рассказ. Перевод с китайского З. Абдрахмановой // Молодая гвардия, 1990, № 1, с. 45–59.

Источники

• Данная статья основана на материалах украинской Википедии
• Soul Mountain. Transl. by Mabel Lee. HarperCollins, 1999.
• www.nobelprize.org/nobel.../gao-bio.html
• www.scaruffi.com/writers/gao.html

Литература

• Кузнецова Ю.А. Традиция театрального действа и специфика отражения мифов "Канона гор и морей" в драме Гао Синцзяня //Вестник Московского университета. Серия 13: Востоковедение. 2012. № 3. С. 89-94.

Ссылки

• [n-t.ru/nl/lt/xingjian.htm СИНЦЗЯНЬ (Gao Xingjian), Гао]

Отрывок, характеризующий Гао Синцзянь

– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.