Гордимер, Надин

Надин Гордимер
Nadine Gordimer
Надин Гордимер на книжной выставке в Гётебурге, 2010 год
Дата рождения:	20 ноября 1923(1923-11-20)
Место рождения:	Спрингс, провинция Трансвааль, ЮАС (ныне — провинция Гаутенг, ЮАР)
Дата смерти:	13 июля 2014(2014-07-13) (90 лет)
Место смерти:	Йоханнесбург, ЮАР
Гражданство:	ЮАР ЮАР
Род деятельности:	прозаик
Годы творчества:	1939—2014
Жанр:	роман, новелла
Язык произведений:	английский
Премии:	Нобелевская премия по литературе (1991)
Награды:

Нади́н Го́рдимер (англ. Nadine Gordimer; 20 ноября 1923, Спрингс, провинция Трансвааль — 13 июля 2014, Йоханнесбург) — южноафриканская англоязычная писательница. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1991 года, «которая своим великолепным эпосом принесла огромную пользу человечеству». Член Африканского национального конгресса и активный борец против режима апартеида.

Биография

Надин Гордимер родилась 20 ноября 1923 года в маленьком шахтёрском посёлке Спрингс, неподалеку от Йоханнесбурга, в еврейской семье. Её отец, часовщик и впоследствии ювелир Айзек-Вольф (Исидор) Гордимер (1887—1962), иммигрировал в Южно-Африканский Союз в тринадцатилетнем возрасте из Жагор Шавельского уезда Ковенской губернии, а мать, Ханна Гордимер (урождённая Майерс, 1897—1973), — в шестилетнем возрасте из Лондона. У неё была старшая сестра Бетти Аделаида (в замужестве Вольф, 1920—2000).

Находившуюся, по её выражению «по благоприятную сторону цветового барьера», Надин отдали в начальную школу только для белых при монастыре Божией Матери Милосердной. Писать она начала в девятилетнем возрасте, но в десять лет у неё обнаружили заболевание сердца и Надин начала заниматься с домашним учителем. В 1939 году, в 16 лет, выходивший в Йоханнесбурге журнал «Форум» напечатал её первый рассказ «Завтра приходи снова». По окончании школы начала учиться в университете Витватерсранда, но оставила его для занятия литературной деятельностью.

В 1940—50-х годах в ЮАР утверждался апартеид, росла расовая дискриминация, были запрещены браки между людьми различного цвета кожи. Сама писательница вспоминала, что в детстве воспринимала «собственную белую кожу» как признак преимущества, и только впоследствии как будто пережила второе рождение. Гордимер не могла прямо выступать против апартеида, она описывала людей своей среды, средний класс страны, давала психологический срез общества. Она писала, что «писатель должен быть писателем... Я никогда не принадлежала к политической партии. Моя война носит личный характер», однако со временем произведения Гордимер становились более актуальными и социально значимее.

Первый сборник рассказов Гордимер «Лицом к лицу» увидел свет в 1949 году, а в 1953 году вышел её первый роман «Лживые дни», где молодая героиня Хелен проходит такую же эволюцию, как и писательница. Творчество Гордимер отразило всю сложность общественно-политических обстоятельств, характерных для Южной Африки, хотя Гордимер всегда подчёркивала, что не была рупором политических идей. В следующем романе «Лживые дни» 1953 года Гордимер показала жизнь родного городка не в традициях экзотических произведений европейских писателей об Африке, а в её подлинности.

Роман «Земля чужестранцев» 1958 года — многоплановая картина йоханнесбургского общества середины 1950-х годов, увиденная глазами молодого англичанина-журналиста Тоби Ходда. Роман «Любовь по случаю» 1963 года, рассказывающий о бегстве героя от жестокости мира в свою личную, изолированную жизнь, был в течение многих лет запрещён к изданию в ЮАР.

В 1964 году Гордимер вместе с журналистом Энтони Сэмпсоном участвовала в подготовке защитной речи Нельсона Манделы — «Я готов к смерти», на суде по обвинению в государственной измене. Гордимер вела записи процесса, чтобы опубликовать их за границей. Однако все их старания не спасли Манделу от заключения. В тюрьме он писал: «Я читаю все незапрещенные романы Надин Гордимер и узнаю много нового о либеральной чувствительности белых».

Роман «Потерянный буржуазный мирок» 1966 года в полной мере отразил нарастающее в Гордимер чувство одиночества и изоляции. В течение некоторого времени этот роман также находился под запретом в ЮАР. В романе «Почётный гость» 1970 года, награждённым премией памяти Джеймса Тейта Блэка 1971 года, исследуется своеобразие африканского социализма в недавно ставшем независимым государстве чернокожих (по всей вероятности, имеется ввиду Замбия). А в романе «Хранитель» 1974 года, лауреате Букеровской премии — напротив, интонации ещё более пессимистичны, чувство изоляции ещё более очевидно, реальность переплетается с мотивами зулусского мифа, врезультате чего у Гордимер впервые возникает видение Африки без белых. Роман «Дочь Бургера» 1979 года также подвергался цензурному преследованию, во многом из-за того, что главная героиня Роза Бургер после некоторых сомнений продолжает дело своего отца, мученически убитого председателя коммунистической партии.

Мировую известность получил роман «Народ Джулая» 1981 года. В центре сказания — семья архитектора Смайзла. Бежав из Йоханнесбурга в деревню, семья живёт у собственного слуги. Глубоко психологически Гордимер показывает отношения между жителями села и белой семьёй, анализирует социальную и культурную бездну между ними. Потом вышли романы «Игрушка природы» 1987 года, «Сказание моего сына» 1990 года; среди сборников рассказов выделяются «Шесть футов земли» 1956 года, «След Пятницы» 1960 года, «Не подлежит оглашению» 1965 года, «Спутники Ливингстона» 1971 года, «Наверняка в понедельник» 1976 года, «Объятия солдата» 1980 года, роман «Июльские люди» 1981 года, сборник рассказов «Что-то где-то там» 1984 года и два других романа — «Забавы природы» 1987 года и «История моего сына» 1990 года вновь подтверждают верность Гордимер своей постоянной теме — проблемам жизни в ЮАР. В 1987 году Гордимер содействовала созданию Конгресса южноафриканских писателей, большинство членов которого — чернокожие.

Как-то Гордимер заметила, что все её произведения составляют единую книгу. И романы, и десятки её рассказов пронизывает как тема расизма, так и осуждение эгоизма и разобщённости между людьми, бездуховности и нетерпимости.

Несколько раз Гордимер выдвигали на Нобелевскую премию по литературе. В 1991 году Нобелевская премия наконец была присуждена Надин Гордимер, которая «великолепным эпическим творчеством, говоря словами Альфреда Нобеля, принесла огромную пользу человечеству». Сборник «Прыжок» и другие рассказы (1991), вышедший вскоре после вручения Гордимер Нобелевской премии, включает рассказы, с разных сторон трактующие любимые темы писательницы, разнообразие манеры письма свидетельствует о виртуозности её техники «малого жанра».

В романе «Рядом со мной — никого» 1994 года Гордимер рассказывает историю Веры Старк, полностью посвятившей свою жизнь политике в надежде таким способом лучше понять самое себя. Роман «Домашнее ружьё» 1998 года некоторые критики назвали «триллером из жизни высших эшелонов власти». В 1999 году вышла книга «Жизнь в надежде и в истории: Заметки о нашем веке», куда вошли статьи и лекции Гордимер по проблемам литературы, культуры, правам человека и о её работе и жизни в ЮАР. В романе «Случайное знакомство» 2001 года изображена любовь дочери богача и нелегального арабского иммигранта.

Её последний роман «Сейчас самое подходящее время» был опубликован в 2012 году и рассказывает о жизни ветеранов движения против апартеида в современной ЮАР. Романы, рассказы и статьи Надин Гордимер, обладательницы многих почётных званий и наград, переведены на 40 языков мира. В последние годы писательница оказывала поддержку программам по борьбе со СПИДом.

Личная жизнь

• Первый брак (1949—1952) — Джеральд Гавронский (1924—2008), дантист, профессор ортодонтии Университета Витватерсранда, автор монографии «The Transitional Dentition of Cercopithecus Aethiops with Special Reference to the Mandibular Anterior Teeth» (1980); в этом браке родилась дочь — Ориана (англ. Oriane Phoebe Gavronsky, род. 1950).
• Второй брак (1954) — Рейнхольд (Рейнхардт Ханс) Кассирер (1908—2001), сын крупного германского промышленника Гуго Кассирера (именем которого названа Hugo-Cassirer-Straße в Берлине), племянник невролога Рихарда Кассирера, галериста Пауля Кассирера и промышленника Альфреда Кассирера, двоюродный племянник философа Эрнста Кассирера, психиатра Курта Гольдштейна и галериста Бруно Кассирера; коллекционер искусства, галерист, основатель и генеральный директор южно-африканского филиала аукционного дома Сотбис; в этом браке родился сын Хьюго Кассирер (род. 1955) — нью-йоркский режиссёр-документалист.

Смерть

Надин Гордимер скончалась вечером 13 июля 2014 года в возрасте 90 лет в своём доме в Йоханнесбурге в окружении детей — Хьюго и Орианы. В семье заявили, что «она очень переживала за Южную Африку, за её культуру, её народ и её долгую борьбу за создание новой демократии». Председатель Фонда Нельсона Манделы профессор Нджабуло Ндебеле сказал, что «она была великим писателем, патриотом и голосом равенства и демократии»

Библиография

Романы

• Лживые дни (англ. The Lying Days) (1953)
• Земля чужестранцев (англ. A World of Strangers) (1958)
• Любовь по случаю (англ. Occasion for Loving) (1963)
• Потерянный буржуазный мирок (англ. The Late Bourgeois World) (1966)
• Почётный гость (англ. A Guest of Honour) (1970)
• Хранитель (англ. The Conservationist) (1974)
• Дочь Бургера (англ. Burger's Daughter) (1979)
• Народ Джулая (англ. July's People) (1982)
• Игрушка природы (англ. A Sport of Nature) (1987)
• Сказание моего сына (англ. My Son's Story) (1990)
• Рядом со мной — никого (англ. None to Accompany Me) (1994)
• Домашнее ружьё (англ. The House Gun) (1998)
• Случайное знакомство(англ. The Pickup) (2001)
• — (англ. Get a Life) (2005)
• Сейчас самое подходящее время (англ. No Time Like the Present) (1998)

Сборники рассказов

• Лицом к лицу (англ. Face to Face) (1949)
• — (англ. Town and Country Lovers)
• Вкрадчивый голос змия (англ. The Soft Voice of the Serpent) (1952)
• Шесть футов родной земли (англ. Six feet of the Country) (1956)
• — (англ. Which New Era Would That Be?) (1956)
• — (англ. Friday's Footprint) (1960)
• Не подлежит оглашению (англ. Not for Publication) (1965)
• Спутники Ливингстона (англ. Livingstone's Companions) (1970)
• Избранные рассказы (англ. Selected Stories) (1975)
• — (англ. No Place Like: Selected Stories) (1978)
• Объятия солдата (англ. A Soldier's Embrace) (1980)
• Там что-то есть (англ. Something Out There) (1984)
• — (англ. Correspondence Course and other Stories) (1984)
• — (англ. The Moment Before the Gun Went Off) (1988)
• — (англ. Once Upon a Time) (1989)
• Прыжок и другие рассказы (англ. Jump: And Other Stories) (1991)
• — (англ. Why Haven't You Written: Selected Stories 1950-1972) (1992)
• — (англ. Something for the Time Being 1950-1972) (1992)
• — (англ. Loot: And Other Stories) (2003)
• — (англ. Beethoven Was One-Sixteenth Black) (2007)
• — (англ. Life Times: Stories) (2011)

Пьесы

• — (англ. The First Circle) (1949); опубликована как Six One-Act Plays

Сборники эссе

• — (англ. The Black Interpreters) (1973)
• — (англ. What Happened to Burger's Daughter or How South African Censorship Works) (1980)
• Необходимый жест: Письма, политика и места (англ. The Essential Gesture: Writing, Politics and Places) (1988); в соавторстве со Стивеном Клингманом
• — (англ. Writing and Being: The Charles Eliot Norton Lectures) (1995)
• — (англ. Living in Hope and History) (1999)

Прочие работы

• — (англ. On the Mines) (1973)
• Времена апартеида (англ. Lifetimes Under Apartheid) (1986)
• — (англ. Choosing for Justice: Allan Boesak) (1983) (документальный, с Хьюго Кассирером)
• — (англ. Berlin and Johannesburg: The Wall and the Colour Bar) (документальный, с Хьюго Кассирером)

Адаптации работ Гордимер

• — (англ. The Gordimer Stories) (1981—1982) — адаптация семи работ, Гордимер написала сценарии к четырём из них

Обновленные работы

• — (англ. Telling Tales) (2004)
• — (англ. Telling Times: Writing and Living, 1950–2008) (2010)

Литература

• Roberts R. S. No Cold Kitchen: A Biography of Nadine Gordimer. Johannesburg: STE Publishers, 2005 (Гордимер обвинила автора в нарушении условий их договора)

Отрывок, характеризующий Гордимер, Надин

– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.