Гвязда, Анджей

Анджей Гвязда
польск. Andrzej Gwiazda
Дата рождения:	14 апреля 1935(1935-04-14) (89 лет)
Место рождения:	Пиньчув
Гражданство:	Польша Польша
Партия:	Комитет защиты рабочих, Солидарность, Борющаяся Солидарность, Солидарность 80
Основные идеи:	демократия, социальная демократия, антикоммунизм
Род деятельности:	инженер, профсоюзный деятель
Супруга:	Иоанна Дуда-Гвязда
Награды:

Анджей Гвязда (польск. Andrzej Gwiazda; род. 14 апреля 1935, Пиньчув) — польский диссидент, общественный и профсоюзный деятель. Активист оппозиционного движения в ПНР. Один из создателей профсоюза Солидарность. Социальный демократ, антикоммунист.

Семья и война. Инженер-диссидент

Родился в семье судового механика военной речной флотилии. В начале Второй мировой войны отец Анджея попал в немецкий плен, а мать вместе с Анджеем — в советскую зону оккупации, откуда в 1940 году депортированы в Казахскую ССР. Репатриированы в Польшу в 1940 году. Поселились в Гданьске.

Учился в Техническом университете. В 1955 исключён за оппозиционные настроения, в 1956 восстановлен. По специальности — инженер-электронщик. После окончания университета работал в Институте кибернетики. Состоял в польском Альпинистском клубе, который считался ярким очагом свободомыслия.

Во время волнений 1956 входил в группу активистов, готовую к вооружённой борьбе с коммунистическим режимом и возможной советской интервенцией, хранил запас взрывчатки. Активно участвовал в студенческо-интеллигентских волнениях 1967—1968 годов. В декабре 1970 примкнул к Гданьской рабочей забастовке. Вместе с женой Иоанной Дудой-Гвяздой (активистка оппозиционного движения) в 1976 поддержал создание Комитета защиты рабочих, направив открытое письмо в сейм ПНР. В 1978 основал Свободные профсоюзы Побережья. Редактировал бюллетень профорганизации. Находился под особым наблюдением Службы безопасности (СБ МВД ПНР), неоднократно арестовывался.

«Солидарность» от лета к зиме

В августе 1980 года, после начала массовых забастовок, стал членом президиума Межзаводского забастовочного комитета в Гданьске. С сентября — член президиума «Солидарности». Принимал участие в переговорах с правительством ПНР. Настаивал на легализации независимых профсоюзов, освобождении политических заключённых, отмене цензуры, изъятии из конституции положения о руководящей роли ПОРП. Достигнутые соглашения считал чрезмерно компромиссными и осуждал за многочисленные уступки со стороны забастовщиков.

С самого начала между Анджеем Гвяздой и Лехом Валенсой возникли сложные отношения. Гвязда был противником умеренно-компромиссной политики Валенсы. Во всех крупных конфликтах, особенно во время Быдгощской провокации и Всепольской предупредительной забастовки марта 1981 Гвязда призывал к немедленному массовому выступлению. Причислялся к группе радикальных «фундаменталистов Солидарности».

В то же время именно Гвязда был единственным членом Всепольской комиссии «Солидарности», выступившим 12 декабря 1981 против резолюции о всеобщей забастовке, перерастающей в мирное восстание. Он считал время упущенным и предвидел поражение профсоюза в силовом столкновении с властью.

Когда была тёплая погода, «Солидарность» не принимала мер. Теперь, в преддверии холодов, руководство профсоюза толкает нас на конфронтацию, которую мы проиграем.
Анджей Гвязда

Борец подпольной «Солидарности»

При введении военного положения 13 декабря 1981 арестован и интернирован. После освобождения интернированных в конце 1982 арестован вновь. Входил в «семёрку фундаменталистов» (Анджей Гвязда, Ян Рулевский, Мариан Юрчик, Северин Яворский, Кароль Модзелевский, Гжегож Палька, Анджей Розплоховский), против которых готовился политический процесс. Вместе со всеми категорически отказался эмигрировать. Провести процесс власти не решились, и 22 июля 1984 всех семерых амнистировали.

Уже 16 декабря 1984 Анджей Гвязда был вновь арестован за драку с офицерами ЗОМО — в этот день отмечалась третья годовщина расстрела бастующих горняков шахты «Вуек». Приговорён к 5 месяцам тюрьмы. Вышел на свободу 15 мая 1985 года.

Активно участвовал в оппозиционном подполье. Был одним из инициаторов создания движения Борющаяся Солидарность. Выступал против каких бы то ни было переговоров с коммунистическими властями, считал, что именно это привело к поражению в 1981. В 1988 присоединился к новой забастовочной волне, настаивал на бескомпромиссной борьбе и свержении режима путём гражданского неповиновения. Категорически осудил Беседы в Магдаленке и Круглый стол. Обвинил Валенсу в измене идеалам Августа-1980, объявил его агентом коммунистической госбезопасности.

Конфликты с былыми соратниками

Анджей Гвязда не признал договорённостей «Круглого стола». Третью Речь Посполитую счёл результатом антинародного сговора коммунистических главарей с изменниками делу «Солидарности». Примыкал к Борющейся Солидарности, участвовал в создании Солидарности 80. В 1993 предпринял попытку баллотироваться в парламент как независимый кандидат, но избран не был. Работал инженером, в 1998 вышел на пенсию.

В августе 2005 Гвязда бойкотировал торжества 25-летия «Солидарности». Отказался от юбилейных наград в 2005 и 2010 годах — не желая принимать те же ордена, что участники «Круглого стола». Обвинял лидеров Гданьской забастовки 1980 в изначальной «работе на СБ» — дабы «взять движение под контроль коммунистов». Доказательства этим утверждениям представить отказался, ссылаясь на «очевидность» и «общеизвестность».

В 2011 году участвовал в создании документального фильма Solidarni 2010 - «Солидарные 2010». Фильм в общем и целом излагает близкие Гвязде оценки. Ассоциация создателей фильма требовала международного расследования авиакатастрофы под Смоленском апреля 2010 и гибели президента Леха Качиньского.

На парламентских выборах 2011 Гвязда снова попытался баллотироваться в сенат от Гданьска, но не смог добиться избрания.

Выступает с публицистическими статьями в Gazeta Polska Codziennie («Польская ежедневная газета») и теоретическом журнале Obywatel («Гражданин»). Пропагандирует идеи социальной солидарности и рабочего самоуправления, критикует бюрократизм, «власть сговоров», неолиберализм и финансовый капитал. Считает, что социально-экономическая политика польских властей после 1989 года сохранила преемственность с коммунизмом.

Мораль и политика

Анджей Гвязда являет собой подлинное олицетворение диссидентства, ставящего мораль выше политики. Как человек и гражданин он пользуется большим уважением в стране. Однако это отношение не переходит в политическую поддержку.

Анджей Гвязда — почти святой человек, он настолько честен, что не может быть политиком.
Александр Кропивницкий, журналист

Взгляды Анджея Гвязды могут быть охарактеризованы как радикальный социал-демократизм в традициях польского рабочего движения.

Отрывок, характеризующий Гвязда, Анджей

Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.