Год четырёх императоров

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Год четырёх императоров — 69

Гальба


Отон


Вителлий


Веспасиан

Год четырёх императоров (лат. annus quattuor imperatorum) — период в истории Римской империи (6869 годы), в течение которого на престоле сменилось четыре правителя: Гальба, Отон, Вителлий и Веспасиан.





Конец правления Нерона

В марте 68 года наместник Лугдунской Галлии Гай Юлий Виндекс поднял свои легионы против императора Нерона. Подавить восстание было поручено наместнику Верхней Германии Луцию Вергинию Руфу. Понимая, что самостоятельно не справится с войсками Руфа, Виндекс призвал на помощь популярного в войсках наместника Тарраконской Испании Сервия Сульпиция Гальбу и предложил ему объявить себя императором. По началу пребывая в нерешительности, Гальба, в конце концов, поддержал восстание. Легионы, находящиеся в Испании и Галлии, провозгласили его императором, и он двинулся на соединение с Виндексом.

В мае 68 года войска Руфа, расположившиеся лагерем при Везонцио, самовольно напали на легионы Виндекса и разбили их. Остатки мятежных легионов бежали и присоединились к Гальбе. Войска Вергиния Руфа провозгласили своего командира императором, но Руф пропустил армию Гальбы, направлявшуюся к Риму, объявив, что вверяет себя и свои легионы в руки сената.

Нимфидий Сабин, префект претория, решил поддержать Гальбу, пообещав от его имени преторианцам донативы. Так, Нерон лишился своей защиты и был вынужден покинуть Рим, и направиться на виллу одного из своих знакомых, где и покончил с собой 9 июня.

Правление Гальбы

Вступление Гальбы в Рим было ознаменовано резнёй — он приказал своим войскам атаковать набранный Нероном легион из моряков, вышедший навстречу новому императору просить для себя права римского гражданства. Вскоре после вступления в столицу, Гальба навлёк на себя немилость римлян тем, что для пополнения государственного бюджета приказал разыскать и взыскать щедрые дары Нерона, розданных им в последние годы. Солдаты и преторианцы также были недовольны императором, узнав, что не получат денег, ранее обещанных им Сабином от имени Гальбы за лояльность новому властителю. Первым открытую враждебность в январе 69 года проявили легионы Нижней Германии, объявившие императором своего наместника Вителлия. Узнав об этом, Гальба решил назначить себе преемника. Им стал Луций Кальпурний Пизон. Преторианская гвардия, ожидавшая донативов, снова осталась ни с чем и была на грани мятежа. На этом сыграл Марк Сальвий Отон, желавший быть усыновлённым вместо Пизона. Он организовал заговор против Гальбы. 15 января 69 года Гальба был убит преторианцами на форуме. Его насаженную на кол голову несколько дней носили по улицам Города. В этот же день погиб и Пизон. Отон был провозглашён сенатом принцепсом.

Правление Отона

Новому императору предстояла борьба с Вителлием, который имел под рукой более боеспособную армию: он опирался прежде всего на закалённые в битвах верхнегерманские легионы, в то время как Отон собрал части, расквартированные в Риме и Италии — солдаты, служившие здесь, были развращены праздностью, частыми подачками и заискиванием командиров. Но на подходе были четыре иллирийских легиона, а также на его стороне был флот, что позволяло бесперебойно подвозить припасы и продовольствие. В войне, которая развернулась в Северной Италии, полководцы Отона победили в трёх первых незначительных сражениях, но 14 апреля 69 года в первой битве при Бедриаке (недалеко от Кремоны) потерпели поражение. Узнав об этом, Отон покончил жизнь самоубийством.

Правление Вителлия

Сенат признал Вителлия императором 19 апреля 69 года. Став принцепсом, Вителлий предался расточительным пирам и празднествам, а солдаты, верные ему, занимались грабежом и убийствами. Таким образом, он смог восстановить против себя население Рима. И когда в июле 69 года восточные и дунайские легионы присягнули Веспасиану, наместнику провинции Иудея, это сильно пошатнуло положение Вителлия. Сторонник Веспасиана Марк Антоний Прим с легионами Мёзии и Реции, вторгся в Италию и во втором сражении при Бедриаке одержал победу над войсками вителлианцев, после чего двинулся на Рим, во время штурма которого 20 декабря 69 года Вителлий был проведён солдатами по via Sacra и, в конце концов, убит и сброшен в Тибр.

Приход к власти Веспасиана

После убийства Вителлия императором был признан Тит Флавий Веспасиан, основавший новую династию Флавиев, правившую до 96 года н.э.

Хронология событий

68

  • Март — наместник Лугдунской Галлии Гай Юлий Виндекс поднимает восстание.
  • Май — войска Виндекса разбиты Вергинием Руфом.
  • 9 июня — самоубийство Нерона. Провозглашение Гальбы императором.

69

  • 1 января — восстание германских легионов под руководством Вителлия.
  • 15 января — убийство Гальбы и Пизона. Императором становится Отон.
  • 14 апреля — поражение войск Отона при Бедриаке. Самоубийство Отона.
  • 19 апреля — Сенат признаёт Вителлия императором.
  • Июнь — восточные легионы признают Веспасиана императором.
  • Октябрь — поражение войск Вителлия во второй битве при Бертиаке. Бегство Вителлия в Рим.
  • 20 декабря — войска Веспасиана под руководством Антония Прима вступают в Рим. Убийство Вителлия.
  • 21 декабря — сенат признаёт Веспасиана императором.

См. также

Исторические источники

Напишите отзыв о статье "Год четырёх императоров"

Литература

  • Циркин Ю. Б. 2008: [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/1845 Последствия гражданской войны 68/69 г. для развития принципата] // История: мир прошлого в современном освещении. Сборник научных статей к 75-летию со дня рождения проф. Э. Д. Фролова / А. Ю. Дворниченко (ред.). СПб., 282—305.
  • Циркин Ю.Б. [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/2507 Гражданская война 68-69 гг. как этап становления римской средиземноморской державы] (рус.) // Вестник древней истории. — 1999. — № 4. — С. 141-149.

Отрывок, характеризующий Год четырёх императоров

И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.