Гурка, Лукаш (епископ куявский)
| Лукаш Гурка польск. Łukasz Górka <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1511 — 1535 | |||
| |||
| 1535 — 1538 | |||
| Предшественник: | Станислав Костелецкий | ||
| Преемник: | Януш Латальский | ||
| |||
| 1508 — 1535 | |||
| Преемник: | Анджей Гурка | ||
| |||
| 1538 — 1542 | |||
| Предшественник: | Ян Карнковский | ||
| Преемник: | Николай Дзежговский | ||
| Рождение: | 1482 | ||
| Смерть: | 14 октября 1542 Шамотулы | ||
| Место погребения: | Влоцлавек | ||
| Род: | Гурки | ||
| Отец: | Николай Гурка | ||
| Мать: | Барбара из Кутно | ||
| Супруга: | Катажина Шамотульская | ||
| Дети: | Анджей, Анна и Катажина | ||
Биография
Представитель знатного польского магнатского рода Гурок герба «Лодзя». Единственный сын каштеляна гнезненского Николая Гурки (ум. до 1497) и Барбары из Кутно.
После смерти отца находился под опекой своей дяди, епископа познанского и канцлера великого коронного Уриеля Гурки (ок. 1435—1498). В 1499 году Лукаш Гурка получил должность каштеляна спицимирского. С 1503 года вместе со своим тестем, воеводой познанским Анджеем Шамотульским, руководил монетным двором в Великой Польше. В 1507 году был назначен каштеляном ледзским, а в следующем получил должность генерального старосты великопольского. Получил во владение от короны замки Драхим и Валч, также купил Сквежину и Мендзыжеч. Владея пограничными замками, имел частые столкновения с курфюрстом Бранденбурга. В 1511 году Лукаш Гурка получил должность каштеляна познанского и стал сенатором.
В 1512 году Лукаш Гурка ездил с посланием в Венгрию к Барбаре Запольяи, а в 1513 году посетил Щецин, способствовав сближению между польским королём Сигизмундом Старым и поморским князем Богуславом X. В 1517 году вместе с примасом Яном Ласким участвовал в съезде великопольских сенаторов. В 1518 году Лукаш Гурка участвовал во встрече польской королевы Боны Сфорцы, а в 1519 году подавил беспорядки в Познани из-за введения новых королевских постановлений.
В 1520 году во время войны Польши с Тевтонским орденом Лукаш Гурка руководил обороной Великой Польши от нападений немецких наемников, двигавшихся на помощь тевтонским рыцарям-крестоносцам. В 1521 году на сеймике в Сьроде-Велькопольской защищал права магнатов. В 1526 году каштелян познанский Лукаш Гурка сопровождал Сигизмунда Старого во время его поездки в Королевскую Пруссию и Гданьск, во время которых установил близкие контакты с новым прусским герцогом Альбрехтом Бранденбургским. Будучи сторонником германского императора Карла V, Лукаш Гурка с согласия польского короля препятствовал вербовке наемников в Великой Польше для Яноша Запольяи. В 1530 году принимал участие в собрании польских, венгерских, чешских и саксонских послов.
Постепенно сближался с Альбрехтом Бранденбургским и императором Карлом V Габсбургом, а его отношения с польским королевским двором становились все более напряженными. В 1534 году император Карл V пожаловал Лукашу Гурке титул графа Священной Римской империи. В 1535 году получил должность воеводы познанского, отказался от звания генерального старосты великопольского в пользу своего сына Анджея. В том же году защищал немецкого гуманиста Кристофера Хегендорфа от обвинений в ереси.
В 1537 году Лукаш Гурка в звании королевского комиссара участвовал в сейме в Торуне, где обязался защищать привилегии прусских городов от польского короля. В декабре 1537 года после смерти епископа куявского Яна Карнковского воевода познанский Лукаш Гурка откаался от своих должностей и получил королевское назначение на эту должность. Летом 1538 года, получив одобрение папы римского Павла III, в познанском соборе принял сан священника и был рукоположен в епископы куявские. В 1540 году безуспешно претендовал на чин польского примаса. Не интересовался своей епархией, постоянно проживал в Познани и в Шамотулах. В 1542 году сейм назначил его одним из судей в Познани, из-за споров с капитулов был отлучен от церкви.
Из-за опасности быстро распространявшейся Реформации в конце концов Лука Гурка вынужден был отправиться в свою епархию, но в начале поездки заболел во Вронках и 14 октября 1542 году скончался в Шамотулах. Его похоронили в соборной часовне Влоцлавека.
Владел обширными имениями в Великой Польше и Червонной Руси. Ему принадлежали города Бнин, Чемпинь, Чернеево, Мейска-Гурка, Курник, Козьмин и Серакув, а также он получил во владение от короны Велень и Вронки. В качестве приданого от своей жены Екатерины Шамотульской приобрел Туробин (Хелмская земля) и половину Шамотул.
Семья
Около 1499 года женился на Катажине Шамотульской (ум. 1530), единственной дочери и наследнице воеводы калишского и познанского Анджея Шамотульского (ум. 1511) и Катажины Олесницкой. Дети:
- Анджей Гурка (ок. 1500—1551), каштелян калишский (1532) и познанский (1535), генеральный староста великопольский (1536), староста гнезненский, валчский, бужский, яворовский и коловский
- Анна Гурка (ум. после 1530), жена с 1519 года воеводы краковского и маршалка великого коронного Петра Кмиты-Собенского (ок. 1477—1553)
- Катажина Гурка, жена с 1530 года воеводы подольского и русского Станислава Одровонжа (ок. 1509—1545)
Источники
- Antoni Gąsiorowski, Jerzy Topolski (red.) Wielkopolski słownik biograficzny, Warszawa-Poznań 1983, PWN ISBN 83-01-02722-3
- [mariusz.eu.pn/genealogia/rody/gorkowie01.html GУRKOWIE]
Напишите отзыв о статье "Гурка, Лукаш (епископ куявский)"
Отрывок, характеризующий Гурка, Лукаш (епископ куявский)
ХIНа третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.
У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
