Дере, Жак
Жак Дере | |
Jacques Deray | |
Дата рождения: | |
---|---|
Место рождения: | |
Дата смерти: | |
Место смерти: | |
Гражданство: | |
Профессия: | |
Карьера: |
Жак Дере́ (фр. Jacques Deray; 19 февраля 1929, Лион — 9 августа 2003, Булонь-Бийанкур) — французский кинорежиссёр, постановщик множества остросюжетных, в том числе «полицейских» фильмов.
Биография
Начинал как актёр, снимался в небольших ролях в кино, играл и в театре. С 1953 — ассистент режиссёра, ассистировал Анри Вернею, Жюлю Дассену. Первый собственный фильм — «Жиголо» — выпустил в 1960 году. Начиная с фильма «Бассейн», многократно сотрудничал с Аленом Делоном, также снимал во многих своих фильмах Жана-Поля Бельмондо.
Однако Дере не устраивал образ режиссёра исключительно «крутого» кино. Брался он и за экранизации: в 1971 году ставит фильм «Немного солнца в холодной воде» по книге Франсуазы Саган, в 1998 году — кинофильм «Кларисса» по одноимённой новелле Стефана Цвейга, а в 2001 году выходит телефильм Дере «Письмо незнакомки» по одноимённой новелле Стефана Цвейга.
Избранная фильмография
- «Кровь в голову» (1956)
- «Жиголо» (1960);
- «Разборки в Токио» (1962);
- «Симфония для побоища» (1963);
- «В чужой шкуре» (1966)
- «Бассейн» (1968);
- «Борсалино» (1970);
- «Потише, басы» (1971);
- «Немного солнца в холодной воде» (1971);
- «Борсалино и компания» (1974);
- «Полицейская история» (1975);
- «Банда» (вышел в 1977);
- «Бабочка на плече» (1978);
- «Троих надо убрать» (1980);
- «Вне закона» (1983);
- «Умирают только дважды» (1985) / On ne meurt que deux fois;
- «Одиночка» (1987);
- «Болезнь любви» (1987);
- «Возвращение Нечаева» (1991);
- «Плюшевый мишка» (1994);
- «Кларисса» (телевизионный, в 1997 вышел в Италии, в 1998 во Франции);
- «Письмо незнакомки» (телевизионный, 2001).
Напишите отзыв о статье "Дере, Жак"
Ссылки
- Жак Дере (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [inoekino.ru/author.php?id=630 Жак Дере: биография и фильмы]
Отрывок, характеризующий Дере, Жак
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.