Сокол, Емельян Лукич

Емельян Лукич Сокол
Омелян Сокол
Дата рождения	30 июля 1904(1904-07-30)
Место рождения	хутор Померки, Лебединский район, Сумская область
Дата смерти	24 марта 1983(1983-03-24) (78 лет)
Место смерти	г. Сумы
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1943
Звание	красноармеец
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии	лишён всех званий и наград
Связи	Сокол, Григорий Емельянович

Емельян Лукич Сокол (1904—1983) — красноармеец Рабоче-Крестьянской Красной армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1944). Вследствие доноса обстоятельства совершения подвига были подвергнуты сомнению, в связи с чем указ о награждении отменен.

Биография

Емельян Сокол родился 30 июля 1904 года на хуторе Померки (ныне — одноименное село Лебединского района Сумской области Украины) в крестьянской семье. Окончил шесть классов школы, проживал и работал в селе Козельное (ныне — Недригайловский район Сумской области Украины), работал в колхозе. 26 июля 1941 года призван в РККА, в августе попал в плен вместе с окруженными частями. В сентябре вернулся в родное село, где проживал до сентября 1943 года.

После освобождения села вторично призван в армию Штеповским районным военным комиссариатом. Пулеметчик 1144-го стрелкового полка 340-й Сумской стрелковой дивизии 38-й армии Воронежского фронта. Вместе с ним в одном пулеметном расчете проходил службу его сын Григорий Емельянович Сокол.

Принимал участие в боях во время Черниговско-Полтавской операции и битвы за Днепр. Отличился во время битвы за Днепр: 3 октября 1943 года на Лютежском плацдарме пулеметный расчет Емельяна и Григория Соколов "рассеял и в основном уничтожил группу немецких автоматчиков до 30 человек", а также уничтожил две огневые точки и "до десяти солдат противника". За эти подвиги отец и сын Соколы были представлены к медали "За Отвагу" (награда вручена).

21 октября 1943 г. в районе села Синяк ныне Вышгородского района Киевской области противник предпринял ожесточенную контратаку танков и пехоты. Цитата из наградного листа:

Несмотря на явную опасность для жизни, пулеметчик Сокол Е.Л. с занимаемой позиции ни шагу не отступил. Пропустив вражеские танки, ураганным огнём своего пулемета заставил залечь контратакующую немецкую пехоту. При этом большую часть немецких солдат он уничтожил, тем самым отрезал немецкую пехоту от вражеских танков. Геройство Сокола заметил немецкий офицер-танкист, который три танка повернул на пулеметчиков Сокол. Но отец и сын Соколы, взяв у тяжело раненого бойца противотанковое ружье, подбили два ползущих на них танка. Прорвавшийся третий танк замял гусеницами отца и сына. Павший смертью храбрых, пулеметчик Е.Л. Сокол посмертно достоен звания Героя Советского Союза

Наградной лист подписал командир 1144-го стрелкового полка полка майор Мердемшаев и начштаба майор Карпович. Визу на наградной лист наложили Герои Советского Союза: командир 340-й Сумской стрелковой дивизии полковник Иосиф Зубарев, командир 50-го стрелкового корпуса генерал-майор Саркис Мартиросян, командующий 38-й армией Воронежского фронта генерал-полковник Кирилл Москаленко и член Военсовета генерал-майор Алексей Епишев. Последнюю визу "Достоин правительственной награды" наложили командующий войсками 1-го Украинского фронта, генерал армии Николай Ватутин и член Военсовета фронта генерал Константин Крайнюков.

10 января 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за "мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками", красноармеец Емельян Сокол был удостоен высокого звания Героя Советского Союза посмертно. Указ опубликован печатным органом Народного комиссариата обороны СССР газетой "Красная звезда" в номере от 11 января 1944 г. 13 января 1944 года "Красная Звезда" опубликовала статью "Отец и сын - Герои Советского Союза".

Фактически после боя Емельян Сокол и его сын Григорий попали в плен и до 5 мая 1945 года находились в концлагерях на территории Германии и Чехии. Освобождены из плена чехословацкими партизанами. После проверки контрразведки зачислены в 214-й запасной полк 5-й Гвардейской армии, а затем переведены в в/ч ПХ №537. В октябре 1945 года Емельян Сокол был уволен в запас и уехал в село, а Григорий остался служить старшиной военной хлебопекарни. После возвращения старший Сокол прошел еще одну спецпроверку, но никаких компрометирующих данных выявлено не было, о чем свидетельствует фильтрационное дело №27349 и показания односельчан. В документе, датированном 15 мая 1946 г. говорится следующее: "Члены проверочно-фильтрационной комиссии, рассмотрев фильтрационное дело на Сокола Е.Л., прибывшего по месту жительства, не установили преступлений, действующих в пользу немецкой власти, постановили: фильтрационное дело сдать в архив". Еще одна проверка была проведена по запросу Управления кадров сухопутных войск, занимавшегося выявлением Героев Советского Союза, не получивших награды и удостоверения к ним, либо их родственников.

12 октября 1946 г. командующий Киевским военным округом генерал-полковник Андрей Гречко вручил отцу и сыну Соколам медали "Золотая Звезда №№8155 и 46774 и ордена Ленина. 19 января 1948 г. Соколов вызвали повесткой в военкомат, где районный военный комиссар Волик потребовал сдать награды во исполнение Указа Президиума Верховного Совета СССР от 14 октября 1947 г. об отмене Указа от 10 января 1944 г. в части присвоения звания Героя Советского Союза Г.Е. и Е.Л. Соколам "в связи с необоснованным представлением".

Рядом современных источников используется информация о том, что Емельян и Григорий Соколы были арестованы сотрудниками Министерства государственной безопасности СССР по обвинению в добровольной сдаче в плен. Согласно этим сведениям, суд приговорил Емельяна Сокола к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Однако никаких документальных источников, подтверждающих эту информацию, в открытом доступе нет. Автор книги "Прокляты и забыты. Отверженные Герои СССР" В. Н. Конев также ссылается на устные сведения.

Как установил после изучения архивных материалов и личных показаний Григория Сокола сумской журналист Виктор Савченко, аресту и лишению свободы Емельян и Григорий Соколы не подвергались. Причиной отмены Указа от 10 января 1944 г. он называет донос инвалида войны, учителя местной школы на имя председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Калинина, в котором он написал, что Соколы добровольно сдались в плен и поступили на службу в немецкую полицию.

В феврале 1947 г. Генпрокуратура СССР, по поручению секретаря Президиума Верховного Совета СССР Александра Горкина, начала проверку "о возможности сохранения за ними званий Героев Советского Союза". В результате проведенных следственных действий Генеральный прокурор СССР Константин Горшенин сообщил на имя Горкина:

Обстановка на поле боя была сложная, рота, в составе которой находились отец и сын Соколы, была смята танками противника, и у очевидцев этого боя могло создаться впечатление, что пулеметчики погибли. Проверить это обстоятельство на поле боя было трудно, так как батальон был оттеснен, а убитые сильно обезображены. Командование полка без должной проверки подготовило представление о присвоении посмертно отцу и сыну Соколам звания Героя Советского Союза. Считаю, что за ними не может быть сохранено это звание.

По свидетельству внука Емельяна Сокола, Николая Григорьевича, никаких объяснений отцу и сыну представлено не было и на обращения в органы власти ответов не поступало. В 1970 году, после обращения на имя генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева ветерана Великой Отечественной войны Петра Бабусенко, Генпрокуратура СССР провела новую проверку. 9 июня 1970 года первый заместитель Генерального прокурора СССР Михаил Маляров представил Президиуму Верховного Совета свой вывод: "Оснований для восстановления Сокола Е.Л. и Сокола Г.Е. в звании Героев не имеется. Полагал бы возможным вручить Соколу Е.Л. и Соколу Г.Е. медали "За Отвагу", которыми они были награждены за мужество, проявленное при форсировании Днепра". Главным основанием для отказа заместитель Генерального прокурора СССР назвал отсутствие достоверных сведений о подбитых в бою у с. Синяк танков.

Емельян Сокол умер 24 марта 1983 года. На его могиле сыном установлен памятник с надписью: "Сокол Емельян Лукич, 1904-1983 г. Рядовой 340-й стрелковой дивизии. Герой СССР".

В феврале 2013 года председатель Сумской областной государственной администрации Юрий Чмырь, по обращению общественности и дочери Емельяна Сокола, Веры Емельяновны подписал письма-ходатайства к министру иностранных дел Украины Леониду Кожаре и генеральному консулу РФ в г. Харьков Сергею Семенову с просьбой "рассмотреть и ходатайствовать о положительном решении вопроса "о возвращении Емельяну и Григорию Соколам звания Героя Советского Союза".

Литература

• Конев В. Н. Прокляты и забыты. Отверженные Герои СССР. — М.: Яуза: Эксмо, 2010. — С. 365. — 480 с. — 4000 экз. — ISBN 978-5-699-44298-0.
• Шутов С.Ф. Красные стрелы. — М., 1963 г. — 270 с. — (Военные мемуары). — ISBN 100-0-00002-528-3.
• Савченко В. Раненые Соколы (Зарницы). — Сумы, ООО ИПП "Мрія-1", 2011. — С. 43-51.
• Скрипченко И., Абаровский И. Подвиг скасуванню не підлягає (Недригайлівщина: у дзеркалі історії). — Сумы: «Собор», 2010. — С. 416-422.
• газета «Красная Звезда» № 9 (5689) от 11 января 1944 г.
• газета «Красная Звезда» № 11 (5691) от 13 января 1944 г.

Отрывок, характеризующий Сокол, Емельян Лукич

После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.