Жан Ибелин (граф Яффы)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жан Ибелин
фр. Jean d'Ibelin

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Граф Яффы и Аскалона
1246 — 1266
Предшественник: Готье IV де Бриенн
Преемник: Жак Ибелин
 
Смерть: 1266(1266)

Жан Ибелин (фр. Jean d'Ibelin); (1215 — декабрь 1266) — граф Яффы и Аскалона, известный правовед и автор самого длинного правового трактата Иерусалимского королевства. Сын Филиппа Ибелина, бейлифа Кипрского королевства, и Алисы Монбельяр, племянник Жана Ибелина, «Старого сеньора Бейрута». Чтобы отличать от его дяди и других членов семьи Ибелинов по имени Жан, его иногда называют Жан Яффасский.





Семья и ранние годы

Его семья была первой ветвью Ибелинов, которая поселилась на Кипре, поскольку его отец был регентом королевства в 1218—1227 годах.[1] В 1229 Жан бежал с Кипра вместе со своей семьей, когда Фридрих II, император Священной Римской империи захватили владения Ибелинов на острове. Они временно поселились в Северной Палестине, где их династия также имела владения. Жан участвовал в битве при Казаль-Имберт, где его дядя Жан Бейрутский одержал победу над Риккардо Филаньери, комендантом Фридриха на востоке. Около 1240 года он женился на Марии Барбарон (ум. 1263), сестре короля Киликийской Армении Хетума I и золовке Генриха I, короля Кипра.[2] В 1241 г. он, вероятно, был ответственным за разработку компромисса между Ибелинами и императором, согласно которому Симон де Монфор, 6-й граф Лестер должен был управлять королевством. Это предложение не было реализовано и Симон так и не прибыл в Святую Землю. Ибелины продолжали враждовать с Гогенштауфенами, и в 1242 году они захватили Тир у своих соперников. Жан также участвовал в осаде.[3]

Участие в Крестовых походах

Вскоре после этого, где-то между 1246 годом и началом Седьмого крестового похода, Жан стал графом Яффы и Аскалона и сеньором Рамлы. Рамла была старым владением Ибелинов, но Яффа и Аскалон принадлежали другим династиям, а конкретнее — совсем недавно убитому Готье IV Бриеннскому, чей сын Жан, граф Бриенн (племянник короля Генриха II) был вытеснен Ибелинами со своих владений. Это, вероятно, произошло тогда, когда король Генрих, двоюродный брат Жана, стал регентом Иерусалима и начал раздавать кипрским баронам земли на континенте, чтобы создать там базу лояльных себе людей. Яффа была к тому времени была небольшим портом, а Аскалон был захвачен мамлюками у госпитальеров в 1247 году.[4]

В 1249 году Жан присоединился к Седьмому крестовому походу и участвовал во взятии Думъята Людовиком IX. Людовик был взят в плен, когда город был отбит мусульманами, но Жан, вероятно, избежал той же участи. Людовик был выпущен на свободу в 1252 году и затем двинул свои войска на Яффу. Констебль и хронист Людовика Жан де Жуанвиль изображает Жана в благосклонном свете: герб Жана он описывает, как «приятная для глаза вещь…или герб с крестом pateé gules».[5] Жан к тому времени стал очень известным на востоке лордом. Он вёл переписку с Генрихом III и папой римским Иннокентием IV, который подтвердил дарование владений Генрихом I Жану.[6]

Генрих I умер в 1253 году. Людовик IX возвратился во Францию в 1254 году, оставив Жана в качестве бейлифа Иерусалима. Жан заключил мир с Дамаском и собрал силы королевства, чтобы атаковать Аскалон. В ответ египтяне в 1256 году начинают осаду Яффу. Джон выдвинулся на подмогу городу и одержал победу, после чего отказался от бейливика в пользу своего кузена Жана Арсуфского.[7]

Тем временем, между торговыми общинами генуэзцев и венецианцев, проживавших в Акре, разгорелся конфликт, который вошёл в историю под названием «Война святого Саввы». Жан поддерживал венецианцев. Для того, чтобы восстановить порядок в королевстве, Жан и Боэмунд Антиохийский призвали вдовствующую королеву Кипра, Плезанцию Антиохийскую, чтобы та приняла регентство при малолетнем и находившимся в Италии короле Конрадине. Венецианцы, однако, разгромили генуэзцев в морском бою в 1258 и после этого генуэзцы покинули Акру. После прибытия Плезанции и её сына Гуго II в Акру влияние дома Ибелинов начало снижаться. Около 1263 года, тем не менее, Жан вступил в скандальный роман с Плезанцией, что, вероятно, побудило Урбана IV отправить официальное письмо, где он осуждал их отношения, De sinu patris.[8] Жена Жана и его дети, как предполагается, в это время проживали отдельно от него. Мария гостила у своей семьи в Киликии в 1256 и 1263 годах, и умерла после посещения своего отца, Константин Баберона, находившегося при смерти, на его собственном смертном одре.

Джон мало что мог предпринять в то время, как Бейбарс I, султан Египта, сражался с монголами в Палестине. Яффа, вероятно, попала в вассальную зависимость перед Бейбарсом, и тот использовал городской порт чтобы отправить продовольствие в Египет. Перемирие Жана с Бейбарсом не продлилось долго, поскольку сам Жан умер в 1266 году. К 1268 Бейбарс окончательно захватил Яффу.[9]

Правовой трактат

От 1264 по 1266, Жан Ибелин работал над обширным правовым трактатом, ныне известный как «Livre des Assises». Этот трактат является самым длинным трактатом того времени, составленным в Леванте. Он представлял собой сборник ассизов (законов) Иерусалимского королевства, а также регламентировал работу Верховного совета (фр. Haute cour). Он также включал в себя детали о церковной и феодальной структуре королевства, как то, например, число рыцарей, которое должны были предоставлять каждый из вассалов короля.[10]

Брак и дети

С Марией Армянской (сестра Хетума I, царя Армении и дочь Константина Баберона) Жан имел следующих детей:

  • Жак (ок. 1240 — 18 июля 1276), граф Яффы и Аскалона с 1266, женился на Мари Монбельяр ок. 1260
  • Филипп (ум. после 1263)
  • Ги I Ибелин (ок. 1250 — 14 февраля 1304), титулярный граф Яффы и Аскалона с 1276, женился на своей кузине Мари, леди Навмахии ок. 1290
  • Жан (ум. после 1263)
  • Гетум
  • Ошин
  • Маргарет (ок. 1245 — после 1317), аббатиса Нотр-Дам-де-Тир в городе Никосия
  • Изабель (ок. 1250 — после 1298), вышла замуж за Семпада Сервантикароского ок. 1270
  • Мари (ум. после 1298), первым браком вышла замуж за Вахрана Гамусского, 10 октября 1298 г. повторно вышла замуж за Григория Тардиф

Напишите отзыв о статье "Жан Ибелин (граф Яффы)"

Примечания

  1. Edbury, Peter W. John of Ibelin and the Kingdom of Jerusalem (Boydell Press, 1997), pg. 34.
  2. Edbury, pp. 66-67.
  3. Edbury, pp. 67-69.
  4. Edbury, pp. 79-81.
  5. Joinvile and Villehardouin: Chronicles of the Crusades, trans.
  6. Edbury, pp. 84-85.
  7. Edbury, pp. 90-91.
  8. Edbury, pp. 92-96.
  9. Edbury, pp. 97-98.
  10. Edbury, pg. 106.

Литература

  • Amadi, Francesco (1891), Chroniques d’Amadi et de Strambaldi (publiées par M. René de Mas)
  • Edbury, Peter W. (1997), John of Ibelin and the Kingdom of Jerusalem, Boydell Press
  • Edbury, Peter W. (2003), John of Ibelin: Le Livre Des Assises, Brill, ISBN 90-04-13179-5
  • Edbury, Peter W. (2003), John of Ibelin: Le Livre Des Assises, Brill, ISBN 90-04-13179-5
  • Nielen-Vandervoorde, Marie-Adélaïde (2003), Lignages d’Outremer, Documents relatifs à l’histoire des Croisades, Académie des Inscriptions et Belles-Lettres, ISBN 2-87754-141-X
  • Riley-Smith, Jonathan (1973), The Feudal Nobility and the Kingdom of Jerusalem, 1174—1277, MacMillan Press
  • Rüdt de Collenberg, W. H. (1977—1979), «Les Ibelin aux XIIIe et XIVe siècles», Επετηρίς Κέντρου Επιστημονικών Ερευνών Κύπρου 9
  • Rüdt de Collenberg, W.H. (1983), Familles de l’Orient latin XXe-XIV siècles, Variorum Reprints (Ashbrook)
  • Runciman, Steven, History of the Crusades: Volume III, p. 324
  • Wedgewood, Ethel (1902), The Memoirs of the Lord of Joinville

Отрывок, характеризующий Жан Ибелин (граф Яффы)

И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?