Женитьба Белугина (спектакль)

Женитьба Белугина
Сцена из спектакля
Жанр	комедия
Основан на	пьесе Женитьба Белугина
Автор	Александр Островский Николай Соловьёв
Композитор	Геннадий Банщиков
Режиссёр	Геннадий Егоров
Хореограф	Эдвальд Смирнов
Актёры	Леонид Кудряшов Алексей Арефьев Татьяна Пилецкая Лариса Луппиан Наталья Попова Юрий Оськин Зинаида Афанасенко Виктор Сухоруков
Компания	Ленинградский государственный театр имени Ленинского комсомола
Страна	СССР СССР
Язык	русский язык
Год	1987

«Жени́тьба Белу́гина» — спектакль в жанре комедии, поставленный в 1987 году Геннадием Егоровым на сцене Ленинградского государственного театра имени Ленинского комсомола по пьесе русских драматургов Александра Островского и Николая Соловьёва «Женитьба Белугина».

История создания

Пьеса Александра Островского и Николая Соловьёва «Женитьба Белугина» была написана 1877 году . Драматурги в незамысловатой истории купеческого мезальянса воплотили важную мысль своего времени о победе чистого сердца над расчётом, о торжестве искреннего чувства над пошлостью и цинизмом.

Главный режиссёр Ленинградского государственного театра имени Ленинского комсомола Геннадий Егоров предложил творческому коллективу поставить пьесу «Женитьба Белугина» в 1987 году. Спектакль был обращён к сердцам молодых зрителей и выступал против прагматичного, бездушно–холодного отношения к жизни. Создатели спектакля не пытались «осовременивать» отражённую в пьесе эпоху. Они осовременивали мысли и нравственные идеи пьесы.

Противопоставляя две эпохи – уходящую дворянскую, и нарождающуюся буржуазную, художник спектакля Александр Славин решил сценическое пространство, построив на сцене декорацию «Театр Агишина», которая позволяла одним поворотом сценического круга менять место действия, перенося внимание зрителей то в бледно-голубой дворянский дом Карминых, то в тёмно-красный богатый купеческий дом Белугиных. В центре движущейся конструкции расположился духовой оркестр, дополнявший убранство спектакля сверкающих медью труб.

Композитор Геннадий Банщиков написал для спектакля оригинальную музыку: кадрили, романсы, вальсы.

Последовательно раскрывая комедийную природу пьесы, режиссёр Геннадий Егоров соединил психологическую глубину и правду характеров национальной драматургии с классическими приёмами западноевропейской комедии. Н. Паникоровская

Создатели спектакля

• Постановка — Геннадия Егорова
• Режиссёр — Ирина Стручкова
• Художник — Александр Славин
• Художник по костюмам — Алла Фролова
• Композитор — Геннадий Банщиков
• Балетмейстер — Эдвальд Смирнов
• Романс на стихи Якова Полонского
• Помощники режиссёра — Анатолий Андрианов, Зоя Уржумцева

Действующие лица и исполнители

• Гаврила Пантелеевич Белугин – Юрий Оськин
• Настасья Петровна, его жена – Зинаида Афанасенко
• Андрей Гаврилович, их сын — Леонид Кудряшов, Андрей Тенетко
• Василий Сыромятов — Анатолий Дубанов
• Таня, сестра Сыромятова — Регина Лялейките
• Николай Егорович Агишин — Алексей Арефьев
• Нина Александровна Кармина — Татьяна Пилецкая
• Елена, её дочь — Наталья Попова, Лариса Луппиан
• Прохор — Виктор Сухоруков
• Гости в доме Карминых и Белугиных — артисты театра

Краткий сюжет

В перечне действующих лиц пьесы драматурги А. Островский и Н. Соловьёв дали характеристику Агишину Николаю Егоровичу: человек без определенного положения, с ограниченными средствами; личность поизносившаяся, но еще интересная; по костюму и манерам джентльмен. На момент начала спектакля Агишин (А. Арефьев) увлечён молодой, красивой аристократкой Еленой Карминой и является её идейным вдохновителем. Елена хорошо воспитанная девушка из обедневшей дворянской семьи. Агишин советует Елене, легче относится к жизни. «Жизнь не стоит того, чтобы над ней задумываться: вся она не что иное, как комедия». У Агишина рождается план организовать брак Елены по расчёту с богатым купцом Андреем Белугиным. Согласно плану, Белугин должен стать обманутым мужем, а он, Агишин – счастливым любовником. Спектакль начинается с входа публики в зрительный зал, которая видит на сцене декорацию в виде конструкции «Театр Агишина». После третьего звонка, Николай Егорович Агишин выходит из зрительного зала на авансцену и изящным небрежным жестом начинает спектакль. Звучит музыка, гаснет свет. Агишин занимает место в левом углу авансцены, оформленное в виде ложи старинного театра и смотрит пролог спектакля, который исполняют действующие лица в форме пантомимы. Во время спектакля Николай Егорович Агишин не раз будет занимать место то в правой, то в левой ложе театра. Действие развивается так, как он задумал. На его глазах Андрей Белугин (Л. Кудряшов) откажется от своей наречённой невесты – купеческой красавицы Татьяны Сыромятовой (Р. Лялейките). Затем Белугин сделает предложение выйти за него замуж и обвенчаться Елене Карминой (Н. Попова). От любви к Елене Андрей потеряет голову и будет просить отца Гаврилу Пантелеевича помочь ему: «Если у вас есть власть приказать моему сердцу разлюбить, так я сам прошу вас, прикажите! Коли оно вас послушает, я буду очень рад». Андрей, как ребёнок, начнёт сорить деньгами и подносить Елене украшения из бриллиантов, лишь бы на него обратили внимание. В его поступках будет присутствовать высокая искренность чувств и хмельной размах жениха-миллионера.

Не всё в спектакле Агишина складывается так, как он задумал. Согласившись выйти замуж за Белугина, Елена станет мечтать о полной свободе, а не о праздной жизни за границей с Агишиным. Оказывается, деньги для Елены означают не всё. «За одну только богатую жизнь я бы себя никогда не отдала: я хочу быть свободна!» - заявит она маман, Нине Александровне. По разному играют Елену Кармину две исполнительницы роли. Елена (Н. Попова) подкупает искренностью, когда выходит на авансцену и доверчиво, немного наивно делится со зрителями своими переживаниями. Она мягка, женственна. В сцене примерки бриллиантов, подаренных Андреем Белугиным, она ведёт себя как актриса-дебютантка, неуверенно входящая в роль. Елена (Л. Луппиан) почти без внутренних колебаний принимает вкрадчиво-бесстыдные наставления Агишина и предложение Андрея Белугина стать его женой. В сцене примерки бриллиантов она выходит на авансцену и откровенно говорит зрителям о своей готовности вертеть простодушным мужем.

Мать Елены поражена цинизмом молодой дочери. Стареющая аристократка, в которой всё выдаёт рафинированную дворянку навсегда уходящего времени, Нина Александровна (Т. Пилецкая) является доброй, безвольной женщиной. От трудностей реальной жизни она прячется за свою мигрень: «Лена! Лена, мне одно только нужно, чтобы ты была счастлива! Сумей только быть счастливой!». В спектакле значительно расширена почти бессловесная роль слуги Прохора (В. Сухоруков), который являясь человеком Андрея Белугина, постепенно становится «слугой всех господ». Он готов служить всем, кто платит . В слуге Прохоре объединились лихое подобострастие русского лакея с озорной импровизацией плута Бригеллы, одного из самых популярных персонажей итальянской комедии масок. Комедийная сторона спектакля постепенно захватывает весь актёрский ансамбль. В сцене визита стариков Белугиных к новой невесте сына Гаврила Пантелеевич (Ю. Оськин) и Настасья Петровна (З. Афанасенко) преподносят себя так, что Кармины долго не могут понять, как себя надо вести и как следует общаться с четой Белугиных. «Они же - не живые, они застывшие, как на фамильном портрете».

В начале второго акта, после посещения бала-маскарада, Елена и Андрей возвращаются домой в маскарадных костюмах эпохи Возрождения. Этим переодеванием постановщик спектакля Г. Егоров напоминает зрителям о том, что театральная критика сравнивала комедию А. Островского и Н. Cоловьёва с пьесой У. Шекспира «Укрощение строптивой». Однако, если шекспировский Петруччо притворялся, чтобы смирить крутой нрав своей возлюбленной Катарины, то молодой купец Андрей Белугин искренне страдает от невнимания Елены Карминой. Елена не подпускает его к себе, держит на расстоянии. Официально они - муж и жена, но в действительности живут в разных половинах дома. Маскарадные костюмы, вся эта после карнавальная мишура, путающаяся под ногами – призваны подчеркнуть душевное состояние Елены и Андрея. Если Елена всё ещё находится в плену ненастоящих, мишурных чувств, то Андрей тяготится не подлинностью их семейной жизни. Пытаясь воплотить взгляд на жизнь, как на комедию, чему учил её Агишин, Елена начинает ощущать нарастающий разлад с самой собой. Вступив на путь «сделки с совестью», она ощущает нравственное падение. В результате выбора между свободой и нравственностью у Елены побеждает нравственность. Она решает проверить подлинность намерений Николая Егоровича Агишина и сообщает ему, что готова уехать вместе с ним за границу, но перед этим должна развестись с Андреем. Этот вариант не устраивает Агишина. Он отказывается ехать за границу. Только теперь Елена понимает истинные намерения Агишина. «Ум-то вы успели во мне развратить, а волю-то не сумели – вот вы о чём жалеете! Помешали вам мои природные инстинкты. А я этому очень рада». Елена осознала, что за мнимой эстетичностью облика Агишина стоит холодный расчёт, жестокость помыслов и эгоизм. Окончательный переломный момент происходит с Еленой в финале спектакля, когда Андрей Белугин сообщает через Нину Александровну, что он собирается уехать жить на фабрику в Подмосковье, а жене предоставляет право взять неограниченное количество денег для поездки за границу с Агишиным. Этот поступок открыл Елене наличие в Андрее таких качеств, как искренность и доброта, ответственность и чувство долга. Елена принимает окончательное решение и в присутствии всех участников спектакля объявляет, что уезжает вместе с мужем жить и работать на фабрике в Подмосковье.

В пьесе драматурги А. Островский и Н. Cоловьёв предоставили возможность Агишину удалиться из дома Андрея Белугина с достоинством. Постановщик спектакля Г. Егоров, оставляет одного Агишина на авансцене и публика видит, как он начинает присматриваться к новой жертве в зрительном зале. Свет в зале зажигается.

Акцентируя в спектакле нравственный аспект, режиссёр–постановщик Геннадий Егоров не превращает театр в назидательный урок. Наоборот, этому режиссёру свойственно чувство современности, мизансценой необычности, зрелищности, яркости формы. Соединение русской национальной драматургической основы с традициями европейской театральной культуры, несомненно, оживило спектакль, придало ему зрелищность, динамизм, усилило живой контакт со зрительным залом. Л. Ходанен, Т. Черняева

Интересные факты

• Премьера спектакля «Женитьба Белугина» состоялась на сцене Ленинградского государственного театра имени Ленинского комсомола 12 февраля 1987 года - через сто десять лет после того, как драматурги А. Островский и Н. Соловьёв написали свою пьесу.

• 09 февраля 1990 года Президиум ЦК ДОСААФ СССР принял постановление о создании Ленинградского драматического театра «Патриот» ДОСААФ, в дальнейшем Санкт-Петербургский драматический театр «Патриот» РОСТО, аналога Центрального театра Советской Армии в Москве. Художественным руководителем-директором театра был назначен Геннадий Егоров.
• Новый главный режиссёр Ленинградского государственного театра имени Ленинского комсомола Вячеслав Гвоздков поспешил убрать спектакль «Женитьба Белугина» из репертуара театра:

10 марта 1990 года по непонятным причинам спектакль «Женитьба Белугина» А. Островского и Н. Соловьёва был поспешно снят с афиши Ленинградского государственного театра имени Ленинского комсомола новым главным режиссёром В. Гвоздковым. Н. Литвинская

Литература

• Слиозберг С.Л. Ленинградский государственный ТЕАТР имени ЛЕНИНСКОГО КОМСОМОЛА. — Ленинградское отделение: «Искусство», 1986. — С. 78-79, 103. — 104 с.
• Российская оборонная. Энциклопедический сборник. — М.: «Магистр-ПРО», 2002. — 352 с. — ISBN 5-901104-05-6.

СССР   Театр

Отрывок, характеризующий Женитьба Белугина (спектакль)

– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.