Испанский гитарист

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эдуар Мане
Испанский гитарист. 1860
фр. Le Chanteur espagnol
Холст, масло. 147,3 × 114,3 см
Музей Метрополитен, Нью-Йорк
К:Картины 1860 года

«Испанский гитарист» (фр. Le Chanteur espagnol, англ. The Spanish Singer) — картина, написанная в 1860 году французским художником Эдуаром Мане (Édouard Manet, 1832—1883). Принадлежит музею Метрополитен в Нью-Йорке. Размер картины — 147,3×114,3 см[1][2]. В литературе также употребляется название «Гитарреро» (фр. Le guitarrero, исп. El guitarrero)[3].





История

«Испанский гитарист» и портрет родителей («Огюст и Эжен Мане, родители художника», 1860) были первыми картинами Мане, принятыми жюри Парижского салона. Обе картины были выставлены на Парижском салоне 1861 года, и «Испанский гитарист» получил похвальный отзыв (фр. mention honorable)[4].

В январе 1872 года картина была куплена известным маршаном Полем Дюран-Рюэлем (Paul Durand-Ruel) за 3000 франков. В январе 1873 года она была продана за 7000 франков Жану-Батисту Фору (Jean-Baptiste Faure), французскому оперному певцу и коллекционеру картин. В 1906 году картина была опять куплена Полем Дюран-Рюэлем, на этот раз за 20 000 франков, а в мае 1907 года она была продана Уильяму Чёрчу Осборну (William Church Osborn, 1862—1951) из Нью-Йорка за 150 000 франков. В 1949 году Осборн передал картину в дар музею Метрополитен[1].

Описание

В качестве натурщика для картины Мане пригласил испанца. Испанский гитарист изображён сидящим на простой деревянной скамье — он играет на гитаре и поёт. Картина написана в стиле ранних произведений Веласкеса — его сцен из народной жизни. Мане работал над картиной в своей студии. Он написал её очень быстро и сразу не заметил, что изобразил гитариста левшой, но потом не стал ничего менять[3][5].

Отзывы

Французский поэт и критик Теофиль Готье так отзывался об этой картине[5]:

Вот «Гитарреро» — такого не увидишь в Опера-Комик, таким не украсишь виньеточку на обложке сборника романсов; зато Веласкес дружески ему подмигнул бы, а Гойя попросил бы огонька, чтобы раскурить свою "papelito". Как он бренчит на гитаре, как распевает во всё горло! Кажется, что мы и вправду слышим всё это. На этом славном испанце — "sombrero calañés", марсельская куртка и панталоны. Но увы! Короткие штаны Фигаро носят только тореадоры и бандерильеры. Но эту уступку цивилизованной моде искупают альпаргаты. В этой фигуре, взятой в натуральную величину, написанной свободной кистью, сочной по фактуре и переданной в бесконечно правдивом колорите, чувствуется бездна таланта.

См. также

Напишите отзыв о статье "Испанский гитарист"

Примечания

  1. 1 2 [www.metmuseum.org/Collections/search-the-collections/436944 The Spanish Singer, Édouard Manet] (HTML). The Metropolitan Museum of Art. Проверено 5 декабря 2013.
  2. [www.metmuseum.org/toah/works-of-art/49.58.2 The Spanish Singer, 1860, Édouard Manet (French, 1832-1883)] (HTML). Heilbrunn Timeline of Art History, The Metropolitan Museum of Art. Проверено 5 декабря 2013.
  3. 1 2 М. Гордеева. Эдуард Мане (Великие художники, том 27). — Москва: Директ-Медиа и Комсомольская правда, 2010. — ISBN 978-5-87107-200-4.
  4. [www.musee-orsay.fr/en/collections/dossier-manet/chronology.html Manet Dossier: Chronology] (HTML). Musée d’Orsay — www.musee-orsay.fr. Проверено 5 декабря 2013.
  5. 1 2 Анри Перрюшо. Эдуард Мане (серия «Жизнь замечательных людей»). — Москва: Молодая гвардия, 1976.


Отрывок, характеризующий Испанский гитарист

Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.